Посещала она занятия с месяц. Отдали соседям билеты на «Каширскую старину»: нужно было писать изложение по «Капитанской дочке». Не ходили в гости: Николай Егорович сел вычерчивать Ане трапеции и параллелограммы. Аня утешалась: другим и вовсе помочь некому. Про червей и моллюсков она кое-что выучила. Но сразил ее немецкий язык.
— Не получится ничего, Коля, — трагически сказала она однажды. — Этой ведьме немке два понедельника жить осталось, а она еще сопит, придирается. Я, конечно, не Валентина Гаганова, но я тоже собой чего-то представляю. Можно и посчитаться. — И добавила жалостно: — И так голова болит, Коля, ты не поверишь!.. Может, я в положении? Тогда на фиг все трапеции эти!
Николай Егорович был сбит с толку, не разгадал Аниного маневра. В школу Аня больше не пошла, а через некоторое время сообщила:
— Нету ничего, Коля. Прямо как гора с плеч!.. Оставшись при своих шести классах, Аня особенно не унывала. На отношение коллектива ей обижаться не приходилось: она была бессменным членом цехового комитета, потом ее избрали в фабком, потом делегатом на районную профсоюзную конференцию. Было ей даже предложение подать заявление в партию.
Аня решила, что тут уже надо говорить все начистоту. Сначала она сослалась на невысокую грамотность, а потом, запылав щеками, призналась:
— А еще, знаете ли, у меня отец сидел: овес с фермы выносил…
Ей сказали, что овес это не помеха, тем более что и отец ее давно умер. Но во второй раз почему-то уже не предлагали. И в Ане взыграла гордость. Она даже хотела отказаться от общественных поручений. Но Николай Егорович ее в этом не поддержал. Да Аня и сама понимала, как важно ей быть на виду. Не теряла она и надежды получить от фабрики отдельную квартиру, поэтому портить отношения ни с кем не хотела.
— Мальчика-то возьмешь, когда квартира будет? — спрашивали те, кто знал, что у Ани растет в деревне сынишка.
— Была бы квартира! — со вздохом отвечала Аня. — Дождись-ка ее!..
Но Николай Егорович никакой квартиры не хотел ждать.
— Когда за малышом поедем? — все время спрашивал он.
«Малышу» шел уже седьмой год. Бабка обочлась месяцами и с осени записала его в школу. Метрическое свидетельство Юры было в Москве у матери, и бабке поверили на слово, что парню полных семь лет, и приняли его в первый класс. Тем более что Юра был очень большой и очень самостоятельный.
В долгие зимние вечера он, обученный буквам еще в доме Шубкиных, стал сам читать. Книжек в достаточном количестве бабка ему добыть не могла, и он читал журналы «Огонек», «Смену», «Крестьянку».