— Возницы, олимпийского чемпиона?
— Его самого. Когда он вернулся в свой город после победы в соревновании колесниц, юные жители Акраганта, вышедшие навстречу, чтобы отдать ему почести, устроили процессию из тысячи двухсот колесниц. Тысяч и двухсот, понимаешь? Это две тысячи четыреста лошадей. На сегодняшний день во всей Элладе, возможно, не найдется тысячи двухсот колесниц. Здесь ставят памятники лошадям. Их хоронят в пышных гробницах, как героев. Вон там — одна из них, с ионическими колоннами, видишь?
— Да, кажется, вижу… сейчас уже довольно темно. Но расскажи мне об этом грандиозном храме, фронтоны которых поддерживают атланты.
— Он посвящен Зевсу Олимпийскому, строительство будет завершено в следующем году. На одном из фронтонов представлена сцена титаномахии[6]. Зевс побеждает титанов, и отныне они обречены на то, чтобы во веки вечные держать на своих плечах архитрав[7] его храма. Над алтарем изображено падение Трои…
— О боги, но почему для тимпана[8] выбрали именно эту тему? Ведь это очень грустная история.
— Мне понятно твое недоумение, — ответил Дионисий. — Быть может, это было сделано, чтобы отвести от себя подобную судьбу, — кто знает? Или же это объясняется тем, что у жителей Акраганта весьма особое отношение к смерти… именно потому, что они любят жизнь, как никто другой. Видишь ли, это странный народ: они строят такие памятники, словно собираются жить вечно, а живут так, словно каждый день — последний день их жизни… — Дионисий после некоторого колебания добавил: — Это не мои слова. Так сказал Эмпедокл, их самый великий философ.
— Прекрасные, проникновенные слова, — промолвила Арета. — Мне бы так хотелось увидеть этот храм, когда строительство будет закончено.
— Увидишь, обещаю тебе. Если понадобится, я за тобой приеду, где бы ты ни была, и покажу тебе это чудо, а ты забудешь обо всем, что тебе пришлось выстрадать.
Арета подошла к нему, пытаясь разглядеть в темноте сто глаза.
— Ты придешь за мной, несмотря на то что я такая худая?
— Глупышка… — проговорил Дионисий. — Глупышка… Конечно, приду. Я спас тебе жизнь не для того, чтобы отдать тебя кому-то другому.
— При других обстоятельствах я бы сказала, что ты со мной просто забавляешься, но ты нашел меня в столь плачевном положении, ты встретил меня тогда, когда у меня не осталось ни родных, ни родины, ни слез, — а значит, тебе волей-неволей приходится быть искренним. Если все это так, то почему ты меня до сих пор не поцеловал?
Дионисий встал, прижал ее к себе и коснулся ее губ своими. Она почувствовала его тело под хламидой и попятилась, тут же сказав: