— Попробуй!
— Почему бы мне не попробовать? Ведь я твой муж перед Зевсом!
— Ты раскаешься в том, что прогнал меня!
— Это что — угроза?
— Воспринимай как хочешь!
— Но я вовсе тебя не прогоняю, проклятие, я отправляю тебя домой!
— Этого разве мало? Зачем тебе жена? Только тешить свою похоть? Тогда найди себе девку по средствам или засаживай кому-нибудь из своих дружбанов!
Дионисий занес руку для пощечины, но она посмотрела ему прямо в глаза, даже не моргнув, открыто бросая ему вызов.
— Да ну тебя, — выругался он, потом развернулся и, широко шагая, двинулся к двери.
— Дионисий… — остановил его ее голос, прежде чем он успел выйти из комнаты.
Он остановился, не оборачиваясь.
— Дело в том, что я не могу без тебя, а ты отлично можешь, и это сводит меня с ума.
— Неправда.
— Что неправда?
— Что я «отлично могу». Я буду считать дни и часы, отделяющие меня от тебя, и каждое мгновение покажется мне бесконечным.
— Ты говоришь так, чтобы я наконец согласилась уехать, не донимая тебя своими сценами.
— Я говорю так, потому что так оно и есть.
— Ты серьезно? — Она теперь стояла близко-близко, и он ощущал запах ее кожи, фиалковый аромат ее волос.
— Серьезно, — ответил он и обернулся. Прямо перед собой он увидел ее лицо, раскрасневшееся от негодования и волнения.
— Тогда отнеси меня в постель, прежде чем уйдешь, негодяй. Твой отряд может подождать. Ты будешь долго принадлежать им. А мне — нет.
Он поднял ее на руки, как в первую брачную ночь, и понес вверх по лестнице, до самой спальни.
— Где ты научилась так разговаривать? — поинтересовался он, снимая панцирь и наколенники. — Ты ведь дочь благородного человека, аристократа, и мне казалось, что…
— В лагере, у гоплитов. Мой отец иногда вызывал меня к себе, и я несколько дней проводила с ним. Порой даже месяц или больше… А теперь, — объявила она, сбрасывая платье на пол, — возьми меня так, чтобы мне хватило на все то время, пока ты будешь далеко.
Одиннадцать дней они шли вдоль неприступного горного хребта, и никто не посмел воспрепятствовать им или хотя бы приблизиться. Лишь иногда они замечали какого-нибудь всадника, разглядывавшего их с кручи и затем уносившегося галопом прочь. Гермократ двигался во главе колонны и был неутомим. По утрам он первым поднимался и надевал доспехи, последним садился у костра подкрепиться скудным и простым ужином. И прежде чем лечь спать, он, словно отец, заботящийся о своих сыновьях, проверял, все ли накормлены, у всех ли есть одеяло, столь необходимое при ночлеге.
На вечер двенадцатого дня они добрались до Селинунта. Воины остановились словно вкопанные, пораженные тем, что открылось их взорам. Казалось невероятным, что некогда цветущий и прекрасный город лежит теперь в руинах, а жители истреблены или рассеяны по свету.