Разом перекрыв бабкино взвизгивание, он категорично пробасил:
— Это ее личное дело.
Это глубокомысленное изречение заставило меня навостриться и вытянуть шею. Похоже, бабка честит меня.
А Стас (кто бы мог подумать!) за меня заступается! По совести, это ни в какие ворота не лезет! Я имею в виду бабку. Я ведь ей даже не внучка! Какое ее дело? За проживание исправно плачу, кавалеров не вожу, на пол не мусорю… Хочу — завтра замуж выйду, и баста! В тот же самый момент я услышала:
— Вот замуж выйдет, тогда пусть и шляется!
Ох уж эти мне провинциалы! Такие люди дремучие, ужас просто! Одни предрассудки и условности!.. И снова меня насторожил голос Стаса:
— Это ее личное дело…
Хоть один нормальный в этом сумасшедшем доме!
Я глянула на часы: пять. Где тут у нас зеркало? Ладно, если умыться, жить можно… Выходить из комнаты не хотелось, для достойной пикировки с бабкой у меня был явный упадок сил, но словно нарочно мне смертельно приспичило в туалет. Помучившись немного и поняв, что обмануть организм не удастся, я еще раз глянула в зеркало и вышла из комнаты. Мое появление на долю секунды прервало страстный бабкин монолог, Стаса, как выяснилось, в горнице уже не было. Правду сказать, выдержать разошедшуюся бабку непросто. На полу возле плиты я разглядела остатки разбитой банки, Степанида коршуном замерла над ними с веником, явно терзаясь оттого, что некому предъявить претензии за нанесенный ущерб.
Хорошо, что у меня железное алиби… Увидев меня, бабка оживилась, подбоченилась и поджала губы. Я с независимым видом направилась к дверям, этого она уже не снесла, поворачиваясь за мной, словно флюгер, изобличающе ткнула вслед костлявым пальцем:
— Слава богу. Веры здесь нет! Где это видано?!
Прикинувшись, что совершенно не понимаю, о чем речь, я молчком шмыгнула в дверь. Бабка продолжала буйствовать, но вслед за мной не вышла…
Посетив известное заведение, я взбодрилась и прогулялась по саду, мимоходом сунув нос в окно к Стасу.
Комната была пуста. Пошарив в раздумьях по клубничным грядкам, я набрала в горсть ягод и заглянула в беседку, потом под летний навес, с некоторым удивлением убедилась, что Стас приступил-таки к постройке бани, однако его самого нигде не обнаружила. Наконец я добралась до сарая.
— Стас!
В глубине души я испытывала к «двоюродному» большое чувство признательности, и мне непременно хотелось как-то его выразить. Войдя в сарай, я разглядела его любимую «девятку» и лишь затем увидела половину Стаса. Вторая его половина лежала под машиной, заднее колесо было снято и сама «девятка» поднята домкратом.