…В фонтане уже успели засохнуть облетевшие лепестки жасмина. Розы и жимолость в выложенном сине-зелеными изразцами дворике тоже пожелтели и умерли в своих больших горшках из красноватой глины. По сияющим глазурью плиткам пола ветер гонял скрючившиеся жесткие листья роз.
Хасан ибн Ахмад сидел по правую руку от Тарика. Нерегиль проснулся на следующий день после того, как его привезли к Исбилье. Рассказывали, что повелитель верующих пробудил его, положив руку на лоб. Халиф приказал: «Встань и сражайся, Тарик!». И Тарик открыл глаза и отправился исполнять приказ своего повелителя.
Повелитель верующих не вошел в город, оставаясь в своем лагере на Сосновом холме.
Про то, почему халиф ждал далеко от Исбильи, Хасан знал доподлинно: сумеречник сказал это при нем. «Не надо тебе туда идти, Аммар. Нужно поступить, как в Куртубе: я буду жестоким, а ты милостивым».
Теперь, глядя на своего командующего, ибн Ахмад понимал, что имел в виду нерегиль. И вправду, под затянутым дымкой неярким утренним солнцем одетый в черное Тарик выглядел как задержавшийся после кровавой пьянки ночной охотник-кутруб: бледный, с темными кругами под глазами. А в глазах не наблюдалось никаких чувств, даже ненависти, — и это-то пугало больше всего. Холодные, пустые, льдисто-серые — их взгляд рассеянно переходил с одной резной деревянной арки галереи на другую. На фризах были вырезаны крохотные гримасничающие личики — но даже любопытство не отражалось на мраморно-бледном лице командующего.
Получив известие о выезде посольства, Тарик спросил его:
— Хасан, что бы ты предложил сделать?
Ибн Ахмад знал, что нерегиль все равно почувствует ложь, поэтому ответил честно:
— Мне очень жаль людей, и в особенности жаль людей невинных. Но у нас есть такая поговорка, сейид: «меч верующего». Это значит: пока не пырнешь или не треснешь по голове, тебя не будут слушаться. Мы, ашшариты, понимаем лишь язык силы. Если мы поверим их заверениям в покорности, они решат, что мы проявили слабость, и поступят так же, как и жители Альмерийа: при любом удобном случае ударят нам в спину. Их клятвы ничего не стоят, сейид.
Тарик помолчал и заметил:
— По правде говоря, мне будет проще перебить здешних Бени Умейя во время сражения, чем смотреть, как им рубит головы палач на помосте.
Неизвестно, понимал ли молодой Аслам ибн Казман, что его голове осталось пробыть на плечах от силы несколько часов, но держался он с большим достоинством и говорил искренне и убедительно:
— К славе победы халифа ничего не прибавит бессмысленное избиение мирных жителей. Мы просим вас позволить выйти из аль-касра и масджид всем, кто не в состоянии или не в силах держать оружие — и прежде всего женщинам и детям. А затем мы закончим это дело беседой мечей и копий — как и положено мужчинам.