Не холоден, не жарок день чудесный.
Цветы лугов обрызгал дождь небесный.
И соловей поет — мы будем пить!-
Склоняясь к розе, смуглой и прелестной.
[70]В стихах — почтенный наставник сказал ему, что они называются рубаи, — точилось по капле вино. И — как слезы иссякающего фонтана — текла мягкая, задевающая какие-то тонкие струны сердца печаль:
Лунным ясным сиянием весь мир озарен,
Миг лови — радуй сердце, будь пьян и влюблен.
Мы уйдем — станем прахом, нас мир позабудет.
А луна, как всегда, озарит небеса.
Целуя полуоткрытые, омоченные в сладкой влаге губы девушки, Гассан ласкал спелую полную грудь. Сухейя пьянела от пары глотков и счастливо смеялась, не справляясь с узлом Гассановых шальвар.
А он отрывался от влажного языка и виноградного привкуса и читал ей:
И пылинка — живою частицей была,
Черным локоном, длинной ресницей была,
Пыль с лица вытирай осторожно и нежно:
Пыль, возможно, Зухрой яснолицей была.
Угу-гу. Угу-гу. Угу-гу.
Так ворковала горлица на чинаре под минаретом его родного города в далеком Мавераннахре. Дед любил посидеть в саду на толстом стеганом одеяле и, кормя ломтиками сладкой дыни внуков, приговаривал: если бы перепелке дали сомкнуть глаза, она бы уснула. Старый Хуфайз бежал из Шамахи на далекую окраину сразу после подавления мятежа Амру Лейса. Маленький Гассан не видел ничего, кроме тихих улочек верхнего квартала Худжанда: глинобитные стены, серая пыль под ногами, свечки подсыхающих за лето чинар.
А потом… потом налетели огузы.
Встряхнув головой, юноша погнал прочь непрошенное. Разоренный двор с опрокинутой и побитой посудой. Торчащая в колодезном столбе стрела. И долгие, долгие фарсахи растрескавшихся такыров и белесых солончаков, после которых так саднила стертая веревкой из верблюжьей шерсти шея…
Ты благ мирских не становись рабом,
Связь разорви с судьбой — добром и злом.
Будь весел в этот миг. Ведь купол звездный
Он тоже рухнет. Не забудь о том.
Угу-гу. Угу-гу.
Близился к вечеру восьмой день их стояния под Нишапуром — и пятый день переговоров. Утром Гассан с катибами разбирали письма или ехали в пригород — мимо пустующих усадеб вдоль реки, мимо лепящихся друг к другу, развевающихся развешанным на крышах бельем саманных домиков. Феллахи настороженно таращились на них, сдвигая со лбов платки. Еще ехали мимо смешной резной башенки под сине-бирюзовой остроконечной крышей, похожей на сложенный наполовину зонтик — наставник говорил, что такие стоят на великом шелковом пути, идущем отсюда на юг до самой Фейсалы — а уж оттуда через Великую степь, в самый Хань. И в Ханатту.