Уличные птицы (грязный роман) (Верховский) - страница 30

Не вынув еще напряженный член, Граф продолжил монолог:

- Люди – потерявшиеся слепыши в кроне могучего дерева, растущего на стволе Искушения. В кроне, как в молоке, утонувшей в плотном тумане Великого Обмана. И ориентиры - лишь звуки шаманских бубнов.

Резким движением войдя в Алену еще раз, Граф продолжил:

- Пока шаман бъет в бубен - у него под ногами брод через воды Стикса, слепыши бросаются за ним, не понимая, что сам он блуждает по кочкам в тумане Великого Обмана, разум его жрут лешие, его жизнь, как любую другую, примет топь. Плоды древа Искушения - мы рождаемся и умираем в непроглядном тумане.

Граф отпустил Алену, поцеловал ее в загорелый зад, встал и начал мочиться на встречу Солнцу, после оргазма течение его мысли несколько изменилось и приобрело более практическую направленность:

- Созерцание, предвкушение – эротика, буйство бесплотных образов. Почему женщины не рассматривают журналы с голыми мужиками? От целомудрия? Нет. Просто, большинство женщин лишены эротизма, у них есть только сексуальность. «Женщины любят ушами», это как сны с сюжетом, но без зрительных образов, без красок и действий. По логике, делая боевую раскраску и надевая стрейч, который делает попу «сливкой», женщина хочет привлечь самцов, выбрать подходящего, и вовсю вершить с ним таинство. Не тут-то было. Снарядилась, раскрасилась, как апачи, и вот он - мужик, а дальше - пробел, сбой программы. Мужчины считают, что женщины любят «поломаться», нет, они не «ломаются» - они не знают «что делать», сознание зависает над пропастью. Лишь настойчивые упражнения с их телом и ушами, дойдя до критической массы, врубают в их головах красную лампочку: «СЕКС! СЕКС!». Кингстоны открыты, гормон вспенивает мозги - она кричит: «Ja, Ja, das ist gut, das ist Phantastisch!!!», - Граф сделал глоток вина и лег между дамами. - А ты говоришь - бабки, это тобой придуманный мост через врожденную пустоту. Потрудись, заполни ее поцелуем, и ты – самая великая Женщина.

Солнце устало, с гор уже пополз запах ночи. Алена, положив голову на ногу Графа, смотрела на фиолетово-алый, не предвещающий ничего хорошего закат, и ей вспомнилось что-то северянинское:

Сжевана солнцем лиловая даль
Моря, которого я не увижу.
Солнца не жаль и моря не жаль,

Граф прищурился, взглянув на солнце, и цинично закончил четверостишие:

Жаль, что нет водки, бабы и крыши.

* * *

Лето текло струями меда. Граф наслаждался калейдоскопом мужчин и женщин, счастливых и не нищих, он купался в пустых разговорах, и общей независимости от времени суток. Он бродил по горам и приморским паркам среди благоухающих магнолий, любовался толстыми бражниками, на лету запускающими тонкие хоботки в цветки, разглядывал качающихся на травинках больших богомолов и палочников, ловил неуклюжих жуков «оленей». Ему хотелось вальсировать под луной, когда ночь орала ему в уши песней цикад.