Руководитель Земгора кн. Львов не был ни масоном, ни заговорщиком. Несмотря на то, что его род вел происхождение от Рюрика, средств к существованию у него почти не было, потому что после отмены крепостного права его отец разорился. «Мы вытерпели многие тяжелые годы, когда на столе не появлялось ничего, кроме ржаного хлеба, картошек и щей из сушеных карасей, наловленных вершей в пруду, когда мы выбивались из сил для уплаты долгов и мало-мальского хозяйственного обзаведения», — говорит Львов в воспоминаниях. «Мы выбились из крушения, захватившего многих, благодаря собственным силам», — пишет он и этим объясняет свою демократичность: «Мне всегда легче было в демократических кругах. Я тяготился всяким общением с так называемым высшим светом. Мне претил дух аристократии. Я чувствовал себя ближе всего к мужику». «Князь Львов чувствовал себя плотью от плоти народной и костью от костей его», — пишет его биограф. С юности для Львова мечтой было, как он говорил, «пройти, как слепые, сквозь всю Россию, собирая в ней россыпь духовную Царства Божия, невидимую, но слышную, как в лесу дремучем или в храме древнем слышны голоса исторических, отживших эпох». После 3 марта 1917 г. кн. Львов, по словам кн. Трубецкого, впал «в совершенно экстатическое состояние». «Вперив взор в потолок, он проникновенно шептал: «Боже, как все хорошо складывается!.. Великая, бескровная…»
Во время японской войны кн. Львов стал известен всей России как организатор объединения земств для помощи раненым. С началом войны он поехал в Маньчжурию, чтобы на месте организовать работу. Там, где дело шло о помощи солдатам, он был гениальным организатором. Когда во время Ляоянского сражения не хватило мест для раненых, он нашел ключи от церкви и сам привел туда носильщиков. Львов отказался от ордена за свою деятельность, которым его наградил Государь. В Думе он держался очень скромно, а когда распущенная Дума составила Выборгское воззвание, отказался его подписать. Когда ему говорили: «Разве можно работать с министерством Горемыкина?», он возражал: «Работать можно всегда — была бы охота». Действительно, работать он мог в любой стране и при любой власти. Созданный им во Франции Земгор существует до настоящего времени и продолжает помогать русским эмигрантам.
До революции он постоянно ездил в Оптину Пустынь, прося, чтобы ему разрешили там остаться, но каждый раз старец посылал его в мир, «находя, что он далеко еще не подготовлен перенесенным страданием к такой жизни». После своего ухода из Временного правительства Львов опять отправился в Оптину Пустынь, вероятно, полагая, что теперь-то он достаточно пострадал. Но ответ старца был прежний. В екатеринбургской тюрьме, в которой он оказался одновременно с кн. Долгоруким и епископом Гермогеном, Львов готовил щи на всех, потому что с едой было плохо. «Премьерские щи» пользовались успехом у начальника тюрьмы, который перестал обедать дома, и у охранников. До самого освобождения Львов оставался «бесспорным главным поваром и руководителем кухни».