У одного из шестерых вдруг оказалось женское лицо, обожгло, хлестнуло по глазам узнаванием многажды виданных черт; да, Башилова, она, но уже отстали Зоя с этим Сухожиловым в давке, свалке; взрывом концентрированного страха, ярости, отчаяния отнесло их далеко назад; Сухожилов дернулся, усилился прорваться к крепко сбитой подвигинской группе сквозь прибой человеческих туловищ но уже вносила их в коридор толпа, затопила, скрыла; Гриша было завернул назад, но его рванули — «Стой! Куда?» — «А они, они?» — «Все, слизало, поздно, поздно». И вот уже свобода впереди была, и простор распахивался, и Драбкин все дышал, глотал, затягивался, всасывал и не мог надышаться.
Он щелкает по файлу с личными делами своих спасителей, перебирает фото всех включенных в нынешнюю процедуру поиска Башиловой.
Первый: грубоватой лепки, заводской штамповки круглое лицо; лоб — толкачом, мясистый нос — с широкой, туповатой спинкой и с широко расставленными крупными ноздрями, уши — по-детски оттопырены, но эта детскость совершенно незаметна, уж слишком скулы широки и крепки, уж слишком неподатлив, тверд упрямый подбородок, уж слишком плотно сжаты тонкие губы. На переносице — глубокая вертикальная складка, над верхней губой — идущая от носовой перегородки еще такая же одна, глубокая, резкая, как будто пальцем кто-то провел по податливой глине — теперь на обожженном, затвердевшем — не загладишь, не сотрешь; глаза — серо-стальные, чуть навыкате; один из тех взглядов в упор, от которых невольно ныть начинают лобные кости. Так мог бы выглядеть один из тех отставников, которые пришли в отель за Драбкиным. Да он ведь и есть отставник из «конторы», Подвигин. Крепко его обожгло в «Swiss-отеле». Не дубленую шкуру — изнутри опалило. Что теперь растворит эту спекшуюся кровь, которая стянула черствой коркой душу? Мотивация теперешнего Подвигина была ясна — заполнить собственную внутреннюю пустоту служением чужой любви. Наделе это означало, что Подвигин стал заложником, холуем сухожиловской мании. Впрочем, есть и ребенок, пятилетняя девочка. Хохочущий, пухлый, горячий генератор желаний, который возвратит Подвигину утраченную жадность к жизни. В раскладе драбкинском Подвигин лишним, посторонним был, отыгрывался просто. Подвигину было кого терять, но это была не Башилова Зоя.
Подвигина Драбкин отблагодарит и забудет. Чем он там занимается? Охранными системами? Ну что же, Гриша аккуратно сделает подвигинской шарашке несоразмерно большой заказ на камеры слежения (специально — чтобы не вызвать подозрений — распыленный на десяток соразмерных, мелких), даст заработать, приведет клиентов, чьих денег хватит на хорошее приданое подвигинской прелестной падчерице. Пусть девочка учится в Гарварде, хоть в хореографическом училище Большого, хоть на антрополога, дизайнера, врача, актриску — это в зависимости от открывшихся талантов или проснувшихся наклонностей. А впрочем, разве этот жаропрочный нуждается в поддержке Гриши? Подвигин своего ребенка вытянет и сам. «И никто нам не поможет и не надо нам помогать» — он к этому привык, таков его, подвигинский, девиз. Ну, значит, Гриша поприсутствует, присмотрит, не упустит своего локального, гостиничного благодетеля из виду, а если понадобится, подставит плечо. Это там, в гостинице, утлое плечико Драбкина ничего не стоило. То ли дело в мирной жизни.