— Джура!
Любомир лежал неподалеку под старым тополем, натянув кунтуш на голову. Вскочил, приложил руку к шее, замотанной холстяной тряпицей. Полотно промокло от крови — рыжеусый рейтар снес бы Любомиру голову, не увернись он.
— Что, батько?
— Собери побыстрее сотников!..
— Мужиков побили, покололи, — причитала старуха, глотая слезы, — Хаты попалили… Живность извели…
Бабы слушали и тихо всхлипывали. Мужики супили брови, чесали бороды, а что думали, не говорили. И только рябой, широкоскулый мужик, когда замолчала баба, сказал то, что не решались сказать другие:
— Если б не казаки, может, и тихо было… Они взбаламутили… Не правду говорю?
— Правду, — ответила баба.
— Побоялась бы бога, Ганна, — горестно вздохнула рядом стоящая молодица. — Забыла, как слезы лила? Сладко было?
— Ну, не сладко. А хат не палили и смерти люд невинный не предавали. Чем провинился перед господом мой Федька?.. — Баба зарыдала, закрыв ладонями лицо. — За что головушку сложил?..
Стало тихо, и люди услыхали, как бушевало пламя. Словно мушкеты, постреливали в огне сухие бревна, обваливались подгоревшие крыши.
— Выход один, — рябой развел длинные руки. — Надо идти с повинной. Иначе будет, как сказывалось в письме пана войта…
— Значит, выдать казаков? — глухо спросил согбенный дед, опираясь на посох.
— Зачем выдавать их? — рябой замялся, почувствовав недобрый голос. — Мы себе живем, они — себе. Чего печешься за них? Хотят, пускай милости просят господней. А не хотят, пусть уходят за Ясельду, откуда пришли.
— Тогда кто же их выпустит? — застучал посохом дед. — Порубят рейтары.
— Ежели так, выбирать надо, — заморгал рябой. — Детей и баб спасать али казаков. Третьего дня говорил о том же мужик. Схватили казаки и повесили, царство ему небесное.
— Обожди-ка, и не ты ли был с ним? — растолкав баб, Зигмунт подошел к рябому и стал в упор рассматривать его. — Один, сказывали, бежал.
— Приглядись, может, узнаешь!.. — Рябой обиделся. — Ну, чего стоишь и зенки пялишь? Хватай, да вешай!
— И повесил бы за твои речи.
— Не торопись. Завтра рядом висеть будем…
Зигмунт покосился недобрым глазом. Когда он ушел, рябой тоже не остался в толпе — скользнул в ночь.
— Стой! Не шевелись! Куда идешь?
— Ведите до пана войта!
Воины присмотрелись: смерд.
— Ты кто есть?
— Скажи, Лавра… Донесение спешное.
Воины снова переглянулись и, наставив пики, повели к хате, где ночевал войт.
— Ваша мость, смерд просится до пана войта.
— Где этот чертов схизмат? — зевнул и зло выругался.
— Тут я! — обрадовался Лавра. Но увидав капрала Жабицкого, огорчился. Хотел, как приказывали, к самому пану.