Шаненя схватил мужика, приподнял и тряхнул так, что тот, вырвавшись из цепких рук Ивана, распростерся на полу. Кто-то ударил Шаненю в бок, потом схватил за руки, оттаскивая от комода. Началась потасовка с бранью и криком.
— Замрите, гады!.. — загремел громовой бас Небабы.
Стало тихо. Вытирая ладонью разбитый нос, Велесницкий ворчал, со злобой поглядывая на мужиков:
— Не зря паны быдлом окрестили…
Шаненя начал сыпать в распластанный кафтан кубки и чаши.
— Забирай, атаман, злато. В казну пойдет!
— Джура, в оба гляди! — наказал Небаба, выходя из кельи.
В монастыре стоял грохот. Ломали все, что можно было сломать…
Из кельи Шаненя пробежал коридором к боковому выходу. Дверь во двор была заперта. Хотел вернуться, но заметил быструю осторожную тень на крутой винтообразной лестнице. Кто-то бесшумно спускался вниз. Шаненя отпрянул в сторону и приник к широкой пилястре. Выглядывая из-за нее, увидел черную накидку с желтым крестом. «Ксендз Халевский!» — узнал Шаненя и оторопел от неожиданной встречи. Ксендз спускался, держа в руке ключ. Сухо щелкнул старый замок, Халевский выскользнул во двор. И только тогда, словно опомнившись, Шаненя рванулся и настиг ксендза в тыльной стороне монастырского двора.
— Пане ксенже!..
Шаненя видал, как вздрогнули плечи Халевского. Он остановился, посмотрел на Шаненю обезумевшими глазами и, подхватив накидку, бросился к калитке. Шаненя преградил ему дорогу.
— Пане ксенже!..
— Что тебе надобно? — восковые щеки Халевского окаменели, поджались тонкие дрожащие губы.
Шаненя не мог ответить, что ему надобно. Много раз наедине с самим собой думал: если б представился случай, то высказал бы ему, ксендзу Халевскому, все. И про обиды, что чинят униаты, и про то, что разоряются ремесленники, и в долговой тюрьме сидят, и про то, что иезуиты захватывают для своих потреб городские земли. Теперь же отняло язык. Вымолвил нескладно:
— Больше не будешь, пане ксенже, вере нашей шкодить.
— Вера одна, и бог один! — Ксендз Халевский задергался, стараясь освободиться от цепкой руки.
— Две! — закричал Шаненя и крепче сжал локоть Халевского. — У тебя своя вера, у меня своя!
Не заметил Шаненя, как прибежали мужики. Опомнился, когда ксендза Халевского стала прижимать толпа к монастырской ограде.
— Пусти до ксендза, пусти!..
Шаненя узнал хриплый голос Гришки Мешковича. Шапошник пробивался сквозь толпу, отчаянно работая руками. Короткие, узловатые пальцы его старались поймать подбородок Халевского. Тот мотал головой, ударяясь затылком о камень ограды.
— Ну?! — прохрипел Гришка. — Настал час!