Я наткнулся на книжку, которая когда-то ошеломила меня в детстве — учебник акушерства. Разрезы в натуральный цвет, прикрытые стыдливо папиросной бумагой, и отвращали, и манили шестилетку. Мне, ребенку, открылась простая животная истина. Вскрытые потроха со мною внутри не давали заснуть. Я был то каким-то зрачком, то ушной раковинкой, то препаратом из кабинета зоологии. Вереницей летели картинки со вздернутыми, как крылья, ногами. Между ног болталась или орущая детская головка, или ручка, или ножка. Жирная прозрачная пуповина, продетая разноцветными веревочками, затягивалась узлом на шее дохлого младенца. Теперь я запрятал эту книгу подальше, во второй ряд, чтобы она случайно не попалась на глаза Ксени, впрочем, она, кажется, вообще ничего не читала.
Мне пришла повестка. Я отправился к следователю. Он положил передо мной на стол заключение. В теле мамы был найден мышьяк.
— Потому так и сохранилось…
Я спросил:
— И что теперь?
Он походил по комнате, вороша седую короткую бороду и усы.
— А я не знаю, что теперь.
Взял со стола графин, подошел к окну, стал поливать стоявшие на подоконнике цветы. Потом поставил графин на место и сказал:
— Подождем. Даст Бог, Василий Львович выздоровеет, тогда и посмотрим, что делать. И ко всему еще она ведь с химией дело имела…
Потом вдруг предложил мне чаю:
— Я, знаете, с мяткой завариваю. Хотите?
Я пил мятный чай из горячего стакана, который обернул, чтобы не жгло пальцы, платком, а он все ходил по комнате и говорил, что давным-давно знает и уважает Василия Львовича и что был очень огорчен всем случившимся и во всяком случае уверен в его полной невиновности. Он взял со стола скрепку и теребил ее в руках, разгибал, скручивал.
— Но сами понимаете, Александр Васильевич, служба есть служба. И иногда приходится заниматься очень неприятными вещами.
Потом бросил скрепку в мусорницу и вдруг сказал совсем другим тоном:
— И сынок мой старшенький у вашего отца учился. Да что уж теперь. Как говорится, человек родится на смерть, а умирает на живот. И слава Богу.
Походил, положил мне руку на плечо, потрепал.
— Я ведь вас, Александр Васильевич, вот таким еще помню!
И сделал руками, как рыбак.
Еще он сказал, что маму снова захоронили, и я могу поехать посмотреть, все ли в порядке.
Отец умер в больнице через день, второй удар с ним случился ночью. Я застал его уже в беспамятстве. Ксеня сидела рядом с кроватью и смотрела, держа руки на животе, куда-то за окно. Перед смертью его дыхание превратилось в ровное, хриплое клокотание, как кипение воды.
Он лежал в часовне клиники. Помню, что шел дождь, и больничная кошка забежала в открытую дверь. Села по-египетски и смотрела на живые лужи.