— Ради Бога, Элла! Сядь, не то свалишься оттуда! — отрезает Уильям.
— Уильям, пожалуйста…
— Ладно, Элла, я все понял, — устало произносит он. Теперь мне ясно: я проиграла.
Я падаю на кровать. У меня больше нет ни слов, ни мыслей. Лодыжка пульсирует болью. Голова раскалывается. У меня все-все болит. До самых кончиков пальцев.
— Кейт не потеряла ребенка, — говорит Уильям. — С ними обоими все будет в порядке.
Мгновение я не могу вымолвить ни слова.
— Господи, Уильям, ведь это потрясающе. Это… это чудо!
— Вот и Люси так сказала.
Наши глаза встречаются. В глубине мучительного опустошения, которое мы учинили в душах друг друга, эта крошечная зародившаяся жизнь становится новой надеждой независимо от последствий, которыми может обернуться.
— Что же Кейт будет делать? — спрашиваю я. — Она оставит ребенка?
Уильям уже сидит рядом — мне достаточно протянуть руку, чтобы к нему прикоснуться.
— Она понимает, что не готова к материнству. У нее столько планов и желаний — университет, Нью-Йорк, журналистика. Она решила отдать ребенка на усыновление.
— О, как это тяжело. Для тебя тоже…
— Кейт хочет отдать ребенка нам, Элла. — Он оборачивается ко мне. — Я объяснил ей, что «нас» не существует.
Его глаза вспыхивают страстью. У меня сердце в пятки уходит.
— Элла… Я ошибался?
Проходит долгий миг, прежде чем я осознаю, что он сказал. Он прижимает меня к себе, прячет лицо в моих волосах.
— Господи Боже! Элла! Как мы были неосмотрительны, — яростно шепчет Уильям. — Мы же могли потерять друг друга! Навсегда! Я так тебя люблю! Не хочу повторения этого ужаса.
Я ощущаю биение его крови под теплой кожей, слышу, как воздух входит и выходит из его легких, чувствую его аромат и всю его суть и понимаю, что моей безопасности пришел конец.
Смотрю ему в лицо.
— Почему… почему ты вернулся?
Не отпуская меня ни на секунду, он ставит на кровать серый сапог крокодиловой кожи.
— Во-первых, потому, что ты швырнула в меня вот этим. Я ведь знаю, ты терпеть не можешь, когда теряется что-то из пары.
— А во-вторых?
— А во-вторых, — мурлычет он, притягивая меня ближе, так что его губы замирают в миллиметре от моих, и мы живем дыханием друг друга, и нет другой жизни, — во-вторых, я тоже терпеть не могу, когда разбивается пара.