— Кейт, — говорит Дэн, — почему бы нам всем не успокоиться и…
— Ты всего лишь злобная, низкая, завистливая старуха. Лучше бы ты умерла, когда папа был на Кипре. Лучше бы я не пришла и не нашла тебя тогда.
Ее лицо заливает бледность.
— На самом деле ты так не думаешь, да?
— Нет, думаю! Для меня ты действительно мертва. Я не хочу больше никогда с тобой разговаривать!
Потом, развернувшись к Дэну, отвешиваю ему пощечину со всей силы, на какую способна.
Выскакиваю из дома, бросаюсь прочь, то и дело спотыкаясь на дурацких каблуках. Снимаю туфли, бегу по пустым улицам в одних чулках, не чувствуя боли. Грудь тяжело, болезненно вздымается, но я не останавливаюсь. Все кажется странным, нереальным, словно я двигаюсь под водой. Вся моя жизнь распадается на кусочки. Все ложь. Все нереально. Все погрязли во лжи и изменах, и никому нет дела до меня. Никто даже не заметил бы, если бы меня вдруг не стало.
Я хочу, чтобы все было как прежде. Не желаю вникать во весь этот взрослый вздор. Я устала защищать их. Я хочу, чтобы они защитили меня!
Врываюсь на кухню и замечаю пресловутый корсет: он так и лежит на столе, куда мать бросила его после наших разборок вчера вечером. Я поднимаю его и швыряю, он врезается в буфет с такой силой, что звенят чашки.
Подпрыгиваю от неожиданности: из своей берлоги, жуя кукурузные хлопья с ладони, возникает мой брат.
— Клево, — говорит Бен, подбирая корсет. — Кандида думала, что потеряла его. А мне казалось, что он остался в папиной квартире.
Я смотрю на него во все глаза — и начинаю хохотать. Внезапно понимаю, что не могу остановиться.
— Кстати, — добавляет Бен, густым фонтаном крошек усеивая футболку, — стильный прикид, сестренка. Ты похожа на Ингрид Бергман в «Касабланке». Молодчина.
Долго не могу вылезти из душа: слезы текут, смешиваясь с водой, пока та не становится холодной и я не осознаю, что больше не в состоянии плакать. Смыв остатки раскисшего макияжа, натягиваю любимую пижаму из розовой фланели и собираю волосы в хвостик. Чулки, белье и даже плащ запихиваю в мусорное ведро.
Спускаюсь и стучусь в папин кабинет.
— Занят?
— Не особенно, — вздыхает он. — Заходи, Кейт. Мне не помешает немного отвлечься.
Вслед за мной в комнату вбегает Каннель. Я опускаюсь на колени, прячу лицо в его золотистую шерсть, а пес, закрыв глаза, урчит от удовольствия. По нему я буду скучать больше всего.
— Он больше похож на кошку, чем на собаку, — говорю я. — Ты только послушай. Он почти мурлычет.
Папа захлопывает лэптоп.
— Кейт, ты в порядке? Я думал, ты вечером идешь к Дэну.
— Расхотелось.