Борис прогонять навязавшегося попутчика не стал. Уж не знаю, чем он при этом руководствовался. Просто позволил тому плестись рядом и все.
Меня Серый поначалу раздражал, но к обеду я уже спокойно воспринимал никчемный треп, находя в нем свои плюсы. За пустой болтовней Серого сглаживалась наметившаяся между мной и Борисом трещина, молчание больше не давило на психику.
А теперь вот нашелся и еще один положительный момент: Серый помог мне отвлечься от мрачных мыслей.
— Не, — трещал он, вышагивая впереди, рядом с Борисом, — люди, в большинстве своем, добрые. Вот собирал я как-то подписи для одного кандидата в мандидаты. Веселая работа, я тебе скажу: ходишь по квартирам, всеми правдами и неправдами выжимаешь из людей автографы и паспортные данные. И не просто так, а в поддержку какого-то мужика, чтоб он мог свою кандидатуру на выборы выставить. Так вот наткнулся я на одну бабку. Мы с ней полчаса на лесенке стояли, разговоры разговаривали, потом в квартиру прошли. Бабка живет на пенсию, видно же, что денег нет. Но все, что есть в печи, на стол мечи. Традиция. Накормила, чаем напоила…
Серый мечтательно вздохнул то ли от воспоминания о гостеприимной старушке, то ли от мысли о домашней еде и чае. Беззлобно закончил:
— Но подпись не дала. Старая вешалка.
— Скажи спасибо, что ментов не вызвала, — фыркнул Борис. — Я бы позвал, если б ты ко мне со своими закорючками сунулся. А еще скорее в рог бы дал без всяких ментов. Тебя за подписи не били?
— Не, — помотал головой Серый. — Люди добрые, если с ними по-доброму. Они не только подписи, они последнюю рубашку отдадут, когда с ними говоришь правильно. Так вот идешь по квартирам: где накормят, где чаю нальют, где — покрепче. Где бутылку с собой пихнул, мол, держи, мужик, работа у тебя вредная.
— Вредная? — усмехнулся Борис.
— Вредная. Политика.
— Зато теперь ты отстранен от вредной работы. Политика-то ёкс.
— Ой, я тебя умоляю, — в голосе Серого появились наигранные одесские нотки. — Мир без политики — утопия. Два человека встретились, начали разговаривать — вот тебе уже политика.
Борис не ответил, только усмехнулся и зашагал дальше.
Мы шли по обочине. Если по Киевке можно было идти прямо по шоссе, то по мере приближения к центру двигаться по проезжей части становилось все сложнее. Машин здесь было не в пример больше. Они стояли мертвым ломом, разбросанные по дороге, словно не убранные капризным ребенком игрушки. На крупных перекрестках автомобильная свалка достигала таких масштабов, что варианта оставалось два: либо прыгать по гнилым капотам и крышам, либо уходить на обочину.