Эсквайр кивнул. Его чуть перекосило, только когда я сказал «Контора» — они все говорили «Служба» или, по старинке, «Комитет». Но с остальным он был согласен.
— Но я — мужчина, и это был мой выбор! Хотя в сорок два уже давно понимаешь, что в девятнадцать лет с выбором легко ошибиться.
Я сделал паузу. Бородавочник уже знал, о чем я собирался говорить. Возможно, он ухватил это с самого начала. Не исключено даже, что он этого разговора ожидал уже несколько лет, много лет. Человек не только умный, но и великодушный спросил бы в этом месте: «Ты что, хочешь выйти из игры?» Или сказал: «Я понимаю, ты устал». Но это мог бы сделать человек, который был бы готов меня отпустить. А Эсквайр не намеревался этого делать. Но и я не собирался поджимать хвост.
— Так вот, вопрос, которым я все чаще задаюсь, — продолжил я, — зачем я это делаю? Все это! Я уже давно другой человек, чем тот мальчишка, которого заманили края за далеким горизонтом и жизнь, полная приключений. Если честно, я никогда в жизни, уже тогда, не собирался сражаться за торжество коммунистических идей, за классовую солидарность трудящихся и прочую чушь. Да и в это никто не верил! Никто из моих друзей в Конторе, — я специально опять сказал «в Конторе», — не верил. И вы, Виктор Михайлович, не верили! Не пытайтесь меня убеждать! Для этого нужно было быть идиотом.
Я все-таки завелся. Чего меня понесло в коммунистическую идеологию? Никогда со мной такого не было, я про нее давным-давно забыл. Наверное, это все-таки виски! Я и в самолете себе не отказывал: от Нью-Йорка до Стамбула с пересадкой в Париже двенадцать часов лета, потом еще три часа до Москвы. Выпил — поспал, выпил — поспал! «Чивас Ригал» явно заявлял, что он — лишний. Но мало ли кто там что заявляет! Я посмотрел на свой стакан, сделал еще глоток и уселся поудобнее в кресле, надеясь, что теперь и Бородавочник что-то скажет.
— Ты не упомянул самое главное, — наконец произнес он. — Это ведь такой армрестлинг. Они жали на нас — мы жали на них. Перестань мы работать, они бы уже давно припечатали нас к столу.
— Что и произошло в итоге, вам так не кажется?
Бородавочник вдохнул полной ноздрей аромат того, что виртуально прилепилось к его верхней губе.
— Мы проиграли один подход. Проиграем второй — нас надолго вычеркнут из высшей лиги.
— Но теперь же у нас одни ценности! По крайней мере, на словах. Не будем уточнять, что на самом деле мухлюют и те и другие.
Эсквайр оттолкнул свое офисное кресло начальника с высокой кожаной спинкой и, развернувшись на колесиках, встал из-за стола. Он прошелся вдоль стены, где когда-то, я помню, висел портрет Дзержинского, набранный из ценных пород дерева. Какой-нибудь умелец из ГУЛАГа корпел долгими зимними вечерами! Теперь оттуда с цветной фотографии улыбался Ельцин с поднятым в ротфронтовском приветствии кулаком. В гражданских организациях на фотографиях Ельцин улыбается и машет рукой.