Папа ведёт меня завтракать.
— Ты бледен, как пенка на твоём капучино. Возьму тебе ещё трубочку. Какую хочешь?
— Что за вопрос, с шоколадом.
Папа идёт к прилавку и покупает огромную трубочку с шоколадной пастой «Нутелла». Снова садится напротив меня и улыбается, как умеет только по утрам. Вечером после целого дня работы он слишком усталый.
— Болит? — спрашивает он, указывая на руку, из которой брали кровь.
— Жжёт немного, но ничего.
— Расскажи мне об этой девочке, как её зовут… Анджелико?
Я всегда говорил, что в нашей семье память — слабое место.
— Беатриче, папа, её зовут Беатриче, как ту, которую любил Данте.
— Эта девочка дорога тебе?
Мне не хочется говорить с ним о Беатриче, и я перевожу разговор в другое русло.
— А тебе кто дорог?
— Мама.
— Когда ты это понял?
— Когда увидел её первый раз, на пароходе, в круизе, который родители подарили мне после окончания школы.
У неё была какая-то особая манера, улыбаясь, склонять голову, убирать длинные волосы с лица…
Папа словно мечтает, будто видит внутренним взором прошлое, похожее на начало романтического фильма, из тех, какие я терпеть не могу.
— А потом?
— Потом я подошёл и спросил: «Вы тоже путешествуете на этом пароходе, синьорина?» Лишь бы что-то спросить, понимая, что вопрос, по сути, бессмысленный, более того, просто глупый, поскольку я видел её впервые в жизни.
— И она?
— Улыбнулась, огляделась и, притворившись, будто кого-то ищет, ответила: «Похоже, это так»… и рассмеялась.
— А потом что было?
— Потом мы говорили, говорили, говорили.
— В твоё время вы только говорить и умели.
— Эй, малыш, что за неуважение к собственному отцу!
— И о чём же вы говорили?
— О звёздах.
— О звёздах? И она тебя слушала?
— Да, я тогда очень увлекался астрономией, купил первый свой телескоп, когда учился в лицее, и умел находить созвездия на небосводе. И рассказывал ей разные истории про звёзды. Той прохладной и ясной ночью они видны были с палубы без всякого телескопа. И в отличие от других девушек, она слушала и расспрашивала.
Он умолкает, словно закончилась первая часть его романтического фильма. И я возвращаю папу к действительности.
— А потом?
Он вздыхает и вдруг, потирая щёку и прикрывая лицо, говорит:
— Потом я подарил ей звезду.
— Что ты сделал?
— Подарил ей Сириус — самую яркую звезду в эту безлунную ночь. Это единственная звезда, которая всегда видна с любого места на Земле и от света которой в безлунную ночь люди и предметы отбрасывают тень. Мы с твоей мамой обменялись обещаниями, что каждый вечер, где бы ни оказались, будем смотреть на эту звезду и думать друг о друге.