— Я хочу добраться до Винчестера сегодня. Если туман расползётся дальше, он сильно нас задержит.
— А что в Винчестере?
Он обвёл её медленным горящим взглядом.
— Очень неплохой постоялый двор.
Очень неплохой постоялый двор. Аиша ощутила, как загорелись щеки, и не смогла скрыть улыбку. Рейф скучал по ней. В ней вскипела радость. Она тоже скучала без него, без того, чтобы засыпать подле него, переплетясь телами, вдыхая запах его кожи, ощущая тёплую, расслабленную мощь его большого тела. Ей не хватало пробуждения рядом с ним и приветствия, произнесённого тихим, низким голосом: «С добрым утром, милая», за которым неизменно следовал поцелуй. И занятий любовью после этого.
Теперь Аиша понимала, почему Лейле так отчаянно хотелось замуж. В те последние недели на корабле Аиша ворочалась на узкой койке в каюте миссис Феррис, борясь с собой; её тело боролось с разумом. Тело жаждало Рейфа. Одной мысли или мимолетного взгляда на него было довольно, чтобы глубоко внутри всё начинало трепетать и сжиматься. Она часами не могла уснуть, мечтая, как выскальзывает из койки и пробегает небольшое расстояние до каюты Рейфа…
И вот теперь, одной короткой фразой, одним горящим взглядом он давал понять, что чувствовал всё то же самое. Он скучал по ней.
Колесо попало в выбоину, и Аиша подпрыгнула, едва не упав с сиденья. Рейф придержал её, притянув к себе.
— Вот почему их называют «жёлтые мерзавцы», — пояснил он. — Я бы предпочел экипаж попросторнее, но ни одного не было.
— Я не против тряски, — сказала Аиша. — И особенно мне нравится это окошко. — Она указала на широкое застеклённое окно, растянувшееся на весь перед кареты. — Так можно видеть, куда мы едем и все чудесные виды.
— Какие чудесные виды? — удивился Рейф. — Здесь только поля.
Она рассмеялась.
— Английские поля, — напомнила она. — Такие ухоженные, зелёные, коричневые и жёлтые — как лоскутки, с очаровательными изгородями, и они настолько зеленее, чем я ожидала — не могу дождаться весны и цветов. А деревеньки такие чистые и хорошенькие, и совсем разные — только взгляни на тот домик в опрятном чёрном парике.
Губы Рейфа дрогнули:
— Это тростниковая крыша.
— Похоже на парик. Понимаешь, это все настолько по-английски, и приводит меня в восторг.
— Меня больше приводит в восторг то, что внутри экипажа, — сказал Рейф и потёрся губами о её губы. Но тут карета замедлила ход, проезжая через деревню, и люди с любопытством уставились на них. — Никакого уединения, — проворчал Рейф, выпрямляясь, но продолжая крепко, по-собственнически обнимать её. Забота, с которой он обращался с ней, согрела Аишу почти так же, как ощущение его великолепного тела. Она прижалась к нему покрепче.