не случилось в тот уик-энд, о чем бы мне теперь хотелось вспомнить. Не помню я ни мокрых простынь, ни переменчивого света на моих "светофорах" (какой ужас, Господи!). А помню я только очень юную, совершенно перепуганную, трепещущую девочку, загнанную в мерзкий мотельный номер агрессивным невропатом". Это ты-то
трепещущая? А например, такого слова, как "игривая", — не хочешь, нет? И чья это была затея? Прости, что буду резок, но та, с кем я делил тот "мерзкий номер", была лихая, здоровенная, буйная и
похабная бабища, пробы негде ставить. Совершенно очевидно, ты хотела как можно больней меня уесть своим письмом, и тебе это удалось. Но как ты могла назвать мои воспоминания "эротической патокой"? Вот чего я тебе никогда не прощу.
Энди.
*
Милая Джолли!
В прошлую пятницу ночью лежу я в постели без сна, и вдруг двое пожарников колотят в дверь и объявляют, что дом на Сполдинг-стрит сгорел дотла. Случилось это раньше, днем, но известить они меня никак не могли раньше полуночи, потому что у меня нет телефона. Нам еще повезло, что никого там в это время не оказалось. Даже себе не представляю, что было бы, если б на нас обрушились иски скорбящих родственничков. Страховые деньги, уж какие есть, поступят в банк, и не воображай, что бабки прямо хлынут в щель твоего почтового ящика. Ты, конечно, люто ненавидела этот дом на Сполдинг, неизвестно за что, просто — ах, ты не любишь, видите ли, асбестовую обшивку. Но его безвременная кончина, однако, означает, что твой чек за следующий месяц будет еще скромней. Надеюсь, ты не станешь его опротестовывать. Не веришь мне — пошли Фейдера взглянуть на пепелище.
С тех пор я не смыкаю глаз, такое у меня, по крайней мере, впечатление, хотя смыкаю, конечно, даже, может, ненадолго отключаюсь, даже, может, и дремлю. Иначе как бы я мог функционировать, пусть на том жалком уровне, на каком функционирую? Видимо, я сплю, сам себе не отдавая в том отчета, хотя даже представить себе не могу, когда это со мною происходит. Едва ли ночью, в постели, потому что тут я особенно остро ощущаю, что я не сплю. Я довольно долго смотрю телевизор. Может, тогда? К вечеру я совершенно измочален. И рад, что измочален, вот, думаю, сейчас-то я наконец засну. Взбираюсь по лестнице, плюхаюсь в постель. Вытягиваюсь как труп, захлопываю веки. Ужасно. Прямо слышу этот звук, с которым веки смыкаются над моими глазными яблоками. И в то же время чувствую, как тело напрягается, пальцы на руках и на ногах распяливаются, взбухают мышцы шеи. Так и лежу часами, пока не станет невмоготу. И тут уж я вскакиваю с постели и начинаю бродить по дому. По пустому, глухо смолкшему дому, осажденному цвирканьем сверчков. И хочется тогда, чтоб у меня работал телефон: набрать бы чей-то номер, наорать бы.