И это ничего не отнимало у них, скорее прибавляло.
Не лишало, а одаривало.
Не два сердца бились в них — одно. Два дыхания сливались в единое. Одна душа растворялась в другой, и каждый из них забывал себя. Нематериальное продолжение их общей сущности терялось в такой невообразимой дали, что фантазия оказалась не в состоянии проследить за безумным полетом.
Бекасов мрачно усмехнулся: вот‑вот — сумасшествие уже стучится в двери!
В эти волшебные минуты слияние со Вселенной почему‑то не удивляло его. Федор Федорович воспринимал как должное то, что они с Мелкой становились ее нервным центром, ее мозгом, ее сердцем, и созвездие Лебедь находилось не дальше протянутой руки…
Внезапное интуитивное прозрение, что его личное счастье, ИХ счастье, ничуть не менее важно для МИРА, чем, скажем, сама Солнечная система, оглушило Бекасова, напугало его. Впрочем, когда Мелкая сладко дремала на его плече, все остальное не стоило внимания.
Нет, он такой же сумасшедший, как эта девчонка!
Кажется.
И все‑таки кто‑то из них просто обязан сохранить трезвую голову. Пусть одну на двоих. И конечно же не Мелкая.
Давнее желание избавить жену от странной зависимости заставило Бекасова неохотно продолжить:
— Ты просто не хотела оставаться одна, понимаешь? Прежний я тут ни при чем, прежний я никак не мог заменить твою няньку…
Мелкая что‑то невнятно пробормотала и сонно зевнула. Тонкое ее тело вдруг потяжелело в кольце его рук, и Федор Федорович сурово повысил голос:
— А теперь у тебя есть я настоящий, разве нет?
— Ну…
— Эй, кончай спать, когда с тобой разговаривает… муж!
— Муж… объелся груш…
Федор Федорович возмущенно засопел, и Таисия торопливо повинилась:
— Так баба Поля говорила. В шутку.
— Ты все сваливаешь на бабу Полю!
— Вовсе не все.
— Ты приписываешь ей собственные мысли, и не возражай мне!
— Э‑э‑э…
— Скажешь, я не прав?
— Не знаю. — Таисия попыталась пожать плечами, но Федор Федорович обнял ее крепче, и девушка еле слышно рассмеялась. — Мы столько лет были с ней одним целым…
— Вот! Это я и имел в виду!
— Что ты имел в виду?
— Вы наконец перестали быть одним целым, неужели не поняла? Теперь ты со мной, ты только моя, баба Поля тебе уже не нужна, ты выросла…
Таисия извернулась в его руках, большие серые глаза потемнели от волнения и заискрились от внезапно выступивших слез. Густые, совершенно прямые ресницы стали тяжелыми и слиплись в забавные кустики. Губы набухли, потеряли обычную бледность. На тонкой коже проступили редкие веснушки, сейчас они казались почти черными…
— Ты считаешь? — выдохнула она.
— Уверен.
Федор Федорович бросил невольный взгляд на книжную полку и нахмурился: самая любимая фотография Мелкой будто светилась — ф‑ф‑фу ты… это же просто солнце садится!