Особенно хорошее…
А дождь уж лил, и от края до края, по всему темно-серому небу, сверкала зигзагами молния, и, страшно перекатываясь, гром грохотал, казалось, над самыми головами. В наступившей темноте вдруг точно разорвалось все небо, и громадная ослепительная молния упала перед глазами. Испугавшись, лошади сразу подхватили, понесли и мчали куда-то в неведомую даль в серой, сплошной от дождя мгле. Напрасно, откинувшись совсем назад, тянул кучер, напрасно помогали Карташев и Сикорский. Казалось, неземная сила гнала лошадей, крылья вдруг выросли у них, и летели и они, и экипаж, и три пигмея в нем. И вдруг треск — и сразу упали и лошади, и экипаж, и, как пробки из бутылок шампанского, разлетелись из него и Карташев, и Сикорский, и кучер.
Наступила на мгновение тишина, совпавшая с тишиною в небе.
Первый поднялся кучер и, хромая, пошел к лошадям. Затем встал с земли Сикорский и усталым голосом спросил:
— Карташев, вы живы?
Карташев лежал в луже и ответил лежа:
— Кажется, жив.
— Ну, так вставайте.
— Сейчас: я немного ошалел от падения. Кажется, головой ударился.
Он сделал усилие встать, но крушилась голова, ноги так дрожали, что он опять присел и, чувствуя боль в голове, начал мочить голову водою из лужи.
— Ну, теперь, кажется, ничего.
Карташев опять встал и пошел к экипажу и лошадям.
Лошади уже были на ногах и тоже дрожали.
— Кажется, благополучно, — говорил, осматривая их, кучер.
Экипаж оказался в порядке, стали собирать вещи. Дождь по-прежнему лил как из ведра. Все побилось, промокло: еда, закуски, вина, фрукты.
— Тем лучше, — махнул рукой Сикорский, — сразу, по крайней мере, перейдем на походное положение. Как голова?
— Ничего.
— А твоя нога?
— Не знаю, болит, — ответил кучер и горячо заговорил, указывая на коренника: — Теперь, когда карактер его узнал, врешь: я ему сейчас покамест из ремешка сплету вторые удила, он и не сможет тогда уже закусывать, а как станет ему рвать челюсть — небось остановится тогда. И трензель, чтоб и голову драть ему нельзя было бы.
И кучер принялся плести ремешок.
А гроза тем временем уже пронеслась, и выглянуло яркое, умытое небо.
И все больше выглядывало, пока не сверкнули первые густобагровые лучи солнца по серой грязи земли.
Собрав и наладив всё, промокшие насквозь, сели и поехали дальше.
Немного погодя начался крутой спуск, и, покачивая головой, кучер говорил:
— Ну это все-таки, слава богу: не дай бог до этой кручи донестись бы…
Сдерживая коренника, кучер не кончил и только энергичнее тряхнул головой.
— Спустим ли? — спросил тревожно Сикорский.
— Бог даст, спустим.