— Херувим! Там, наверху... Там же Кроссмен!
— Мистер Кроманьонец? Верно, это он.
Турианы замахали ему. Пемзовый человек на склоне еще раз быстро махнул в ответ и скрылся за Сарацинской башней.
— Очень давно это было, много лет назад, — нерешительно пробормотал старик Априле. — Моя схватка с мафией... Но если хорошенько приглядеться...
— То, конечно, ваш шрам прекрасно виден, — поспешил заверить его Ангелус.
В последующие дни — дни нескончаемого летнего света — Туриан дважды ездил после утреннего купанья на остров лангуст, Панарею. Маленький пароходик «Луиджи Рицци» сновал между островами архипелага далеко не каждый день, а большой «Эоло» только раз в неделю проходил через архипелаг на пути из Неаполя в Мессину или обратно, поэтому Ангелусу пришлось довольствоваться рыбачьей моторной шхуной, одной из тех, что так горделиво проплывали по морю, урча моторами, а иногда, при бризе, даже подымали свои коричневые паруса. Лулубэ три раза нанимала весельную лодку и уплывала не так далеко — в Порте Леванте, на «свой» остров, Вулькано. Она без посторонней помощи тащила мольберт и рюкзак, поднималась до половины склона вулкана, такого «цивилизованного» в отличие от Стромболи, и устраивалась на естественной террасе, откуда открывался вид на Вульканелло — маленький островок по соседству. От его сернистых источников струился белый, легкий, как утренний туман, пар. В эти дни была начата картина маслом - 120 на 90 см, — которая существенно отличалась от всего написанного ранее тридцатидвухлетней художницей Лулу Б. Туриан. Исчез ее псевдомистический стиль — ее снобизм. Она писала теперь обнаженную мужскую фигуру.
Он стоял, устойчиво, крепко, но все же чуть наклонившись вперед, опустив непомерно длинные руки, и был того же оттенка, что вулканический шлак у него под ногами. Над его крутым, высоким лбом плыл белый пар, небо и море сливались в одно цветовое пятно. Это был не пещерный получеловек-полузверь эпохи плейстоцена, это был в высшей степени сознающий себя человеком пещерный человек, который из-за чего-то — то ли по причине какого-то чудовищного разочарования, то ли из-за какого-то ужасного события, ибо именно в таком духе можно было истолковать выражение его лица с удивительно тонкими чертами, — скрылся в пещеру; голый человек нашел укрытие в земле — в земле, под которой кипит вулканическая лава. Казалось, он сбросил или потерял где-то не только свою одежду, но и вообще все, и поэтому было очевидно, что он свободен. (Удивительно, что именно аура свободы появилась в картине с самого начала, как только художница приступила к работе; если бы «портрет» однажды был дописан, он, несомненно, явился бы подлинным шедевром своей создательницы.) Хотя этот человек и сумел обрести независимость, достойную полубога, он все же явно был больше связан с землей, нежели с небом и морем, слившимися в единое целое. Потому что он что-то искал — это тоже было вполне очевидно.