— Что это такое?
— Не знаю.
— Это ножка моей кровати, Невпопад.
— Ну, если ты сама знаешь, так чего спрашивать?
— Она оказалась подпилена на три четверти своей толщины. И сломалась, чего и следовало ожидать. Почему, как по-твоему?
Я посмотрел на нее как на умалишенную и покачал головой:
— Она сломалась, потому что была подпилена на три четверти. Ты сама только что это сказала, ма.
— Я хочу знать, кто это сделал. Кто ее подпилил?
— Не знаю.
— А я думаю, знаешь! А я думаю, это ты сделал! — Она несколько раз стукнула бруском по ладони. — Больше-то некому, Невпопад.
Я протестующе помотал головой, и конюшня так и заплясала у меня перед глазами.
Но Маделайн, словно я и не думал отпираться, мягко спросила:
— Почему ты это сделал, дружок?
Я начал было отнекиваться, но стоило мне взглянуть Маделайн в глаза, как слова застряли у меня в горле. Тогда я впервые в жизни ощутил, до чего же нелегко врать собственной матери. Мне только и оставалось, что, понурив голову, буркнуть:
— Захотел — и сделал.
— Вот тебе и на! — усмехнулась Маделайн. — Да что же это на тебя нашло, сынок?
— Просто когда у тебя в кровати бывают мужчины, ты делаешься шлюхой, а я не хочу, чтобы ты была шлюхой, потому что это скверно.
Маделайн медленно опустила брусок на солому. Я, затаив дыхание, ждал, как она отреагирует на мои слова.
Разозлится или расстроится? Но Маделайн против всякого моего ожидания выглядела лишь слегка опечаленной.
— С чего ты взял, дружок, что это скверно?
— Потому что… — Я запнулся. А ведь и правда — почему? Собственных аргументов против ремесла матери у меня не нашлось, и я выпалил первое, что пришло в голову: — Потому что мальчишки так сказали!
— Ясно. А ты всегда веришь тому, что они говорят?
— Они так мне тогда надавали, что пришлось им поверить, — вздохнул я.
Маделайн грустно покачала головой и уселась на солому вплотную ко мне.
— И поэтому ты решил ночевать здесь. — Это был не вопрос, а утверждение. Я кивнул. — Невпопад, рано или поздно ты поймешь, что нельзя смотреть на жизнь чужими глазами, нельзя слепо доверять суждениям других о том, что в этом мире хорошо, а что плохо, что правильно, а что нет. Жить надо своим умом.
— Почему?
— Потому что только так ты сможешь добиться, чего захочешь, сможешь стать господином своей собственной жизни.
— Почему?
— Потому что, — убежденно произнесла она (в который уже раз!), — ты — избранник судьбы!
Вздохнув, я откинулся назад и утонул в мягкой душистой соломе. Мне было ясно, что дальше этого мы нынче не продвинемся. Мать всегда заводила эту песню, когда ей нечего было мне сказать, когда у нее не находилось ответов на мои вопросы. У меня уже просто скулы сводило от этих бесконечных разговоров о судьбе, о моем высоком предназначении.