Наконец, сделав знак остановить магнитофон, Зимарин спросил:
— Кто знает о том, что вы нашли этот... эту... с записью женского голоса, Семен Семенович?
За время совместной работы с Зимариным он убедился — просто так шеф вопросов не задает. Да и тон у прокурора был странный, совсем ему не свойственный, спокойно-удрученный.
— Никто, кроме нас с вами, Эдуард Антонович.
Холеное лицо прорезала гримаса. Улыбка не улыбка, боль не боль.
— Вам удалось идентифицировать женский голос?
— Нет. Для этого нужен Турецкий. А он мертв.
Хорошо. Оставьте эту запись в магнитофоне, а магнитофон пусть побудет у меня. Вы свободны.
* * *
Виктор Степанович Шахов видел прекрасный сон: его любила женщина, о которой он мечтал всю жизнь. Эта женщина была очень несчастна, и от этого он любил ее еще сильнее. Они плыли на белом теплоходе по реке вдоль удивительных стран, и он знал, что эти страны придумала, создала для него она. Он не выпускал ее из крепких рук, боялся, что она упадет в воду, а это была плохая примета, если кто-то во сне попадал в такую чистую, прозрачную воду. Значит, это только сон? Ведь такой приметы не может быть наяву. Он не хотел просыпаться. Проснуться значило возвратиться в свой опостылевший ему вдруг кабинет, где в приемной сидела грымза Маргарита, где бесконечно трещал телефон и надо было вести значительные, а в общем-то — ни к чему не ведущие разговоры, надо было решать судьбу огромной страны, которая все больше подкатывала к краю пропасти — к холоду и голоду. И в этом состоянии коллапса он, министр, отвечающий за экономику, ничего фактически сделать не может: власть в руках верхушки армии, оборонной промышленности, гебистов и политработников. А они ни за что не хотят расстаться со своими привилегиями, колхозами и атомным оружием. При всем при том надо вести унизительные беседы с иностранцами всех мастей, выпрашивая кредиты, выплачивать которые страна не в состоянии в ближайшие десять-двадцать лет.
Но послеполуденное солнце било прямо в глаза, и надо было просыпаться и приниматься за подготовку докладной записки президенту о состоянии экономики страны. А что докладывать, если все состояние можно было уложить в несколько слов: все очень плохо, ничего нигде нет, и он не знает, как сделать лучше. Но почему такое яркое солнце — в его спальне солнца не бывает никогда! Он открыл глаза, смятение наполнило его душу, и он все вспомнил: просто сон перемешался с явью, она здесь, его Ника, его богиня победы, его счастье и ее горе, сплетенные судьбой в один клубок,— все это было и есть, но будет ли?