По-моему, тут есть какая-то тайна».
― Это и тогда не было тайной,― пожал плечами Искандер.― Это была единственная новость, которую передавали в тех новостях. По-моему, об этом сказано прямо. Вообще, о погоде говорят тогда, когда говорить больше не о чем, когда уходят серьёзные темы, когда люди теряют сюжет и смысл существования… и надеюсь, мы с вами эту тему минуем.
После чего мы перешли к вещам куда более серьёзным ― например Кавказу.
Но Искандер навёл меня на мысль скорее мрачную, не имеющую отношения к его давнему весёлому сочинению.
В самом деле, в сегодняшней России именно погода ― с её недавней катастрофической жарой и сменившими её ураганами ― становится главной темой для обсуждения, но виновата в этом не катастрофическая жара, а полное отсутствие прочей повестки дня. Она частью запрещена, частью скомпрометирована и заболтана, а частью недоступна населению в силу всё более заметной интеллектуальной деградации. В результате люди хотят поговорить о совершенно других вещах ― например о том, что деревня является архаичной и весьма опасной формой хозяйствования, что недавний закон о лесах был несовершенен, что в России отсутствует вертикальная управляемость, которой мы столько гордились, и наблюдается дефицит самых необходимых кадров. Но говорят исключительно о том, что торфяники горят и на улице очень жарко. Столь же болезненный интерес к погоде наблюдался, отчётливо помню это, в 1972 году, когда все тоже ощущали подспудное неблагополучие, но в силу разных обстоятельств не могли говорить о нём прямо.
Как раз в разгар московской жары, чувствуя себя дезертиром, я отправился во Францию, часть которой затопило, но это было далеко не главным сюжетом новостей, которые там по старой привычке всё ещё состоят из политики.
― А у нас, знаете,― сказала замечательная русская француженка,― три года назад две недели кряду было 41. И даже местами 42. Так что ничего ужасного у вас там, по-моему, не происходит ― по крайней мере, в смысле температуры. Вы лучше расскажите про…
И она назвала несколько московских фамилий, хорошо известных на Западе в связи с тамошним непреходящим интересом к делам нашей оппозиции. Если бы нашу оппозицию так же хорошо знали в России, как на Западе, «другая была бы история России», как говаривал Александр Исаевич.
Я, конечно, всё понимаю ― и про пожары, и про жертвы, и про задымления, и про отсутствие своевременной медицинской помощи, и даже про переполненные московские морги ― правда, сообщения на эту тему носили характер панический и официально не подтверждались, но что у нас сейчас официально подтверждается? Дожили, верим уже любой ерунде из блогов ― поскольку официальной информации не верит вообще никто.