Да, он сам подсадил оплодотворенную тысячелетним семенем яйцеклетку. Не мог же он пригласить кого бы то ни было в сообщники, это же преступление! Пусть, если что, пострадает он один.
А девушка, едва придя в себя, сбежала из госпиталя, и тогда Йону впервые стало плохо. Он вдруг подумал, что его опыт мог вопреки всем законам оказаться удачным. За те месяцы, которые он потратил на поиски, он переоценил все свои поступки. И молился только об одном: чтобы девушка сама догадалась сделать аборт, ведь зачем ей нужен ребенок от насильника? Или чтобы эмбрион оказался нежизнеспособным, чтобы произошел выкидыш… Господу, очевидно, было угодно совсем другое.
Он отыскал ее, когда Наташа ходила на пятом месяце. Врачи уверяли, что беременность протекает нормально. Только взгляд у нее был загнанный: друзья затравили насмешками, мол, от мертвеца понесла.
Йон так и не сказал ей, насколько они были правы.
Он прожил десять лет за ту ночь, когда на свет появился Глеб. Стоял потом, держал на руках писклявый комочек жизни с ярко-красным пухом на макушке. И понимал: самое честное будет всю жизнь бережно заботиться об этом малыше. Потому что он ни в чем не виноват. И не должен отвечать за излишнюю доверчивость матери и отсутствие моральных устоев у отца. Да, отца — Йон ему больше отец, чем мертвый ярл.
Если честно, Йон Глеба любил больше собственных детей. А о том, что женился на русской, вообще ни разу не пожалел. Иногда только ему становилось страшно, когда проявлялись странности ребенка.
Он никогда не болел.
Синяки и царапины затягивались в считанные часы. Когда он в детстве порезал палец до кости, рана исчезла за сутки, не оставив шрама.
А мальчик, кроме того, рос вундеркиндом.
И вырос.
Боже мой, думала я, а ведь чувствовала! Чувствовала, что в Глебе есть что-то мистическое. Ну не такой он, как современная молодежь, и все тут! Будто пылал в нем какой-то неугасимый огонь… ой, что-то меня на пафос потянуло.
Но я готова была смириться с чем угодно, пусть даже он инопланетянин — главное, что не сын этого скота Толика.
— Я не хочу, чтобы Глеб когда-нибудь об этом узнал, — тихо сказала Наталья. — Йон, я не осуждаю тебя. Только хочу, чтобы ты по-прежнему относился к Глебу как к сыну. Если мы скажем… Он потеряет семью. Он больше не будет нам верить. Он не должен оставаться один.
— А мне все равно, — сказала вдруг Юлька. — Сын ярла, сын врача… Я люблю его. Мне неважно все это.
— И вы думаете, что буду молчать я? — захохотал Толик.
— Будешь, — возразила я. — Куда ты денешься? Потому что никто тебе не поверит. Зато твоя жена много интересного о тебе узнает. Я тоже про тебя справки наводила. Дать Томке телефончики всех твоих любовниц, а? Ну и сам подумай — кто тебе станет передачи в тюрьму носить после этого?