— Я позаботилась о нашем достоинстве, — заметила она. — Нас могли раздеть донага и повесить на площади Синьории. Вместе этого нас подождут снаружи и дадут немного свободы. И немного времени.
Ипполито выдохнул, лицо его перекосилось.
— Я им не поклонюсь, — отчеканил он, и в этих словах прозвучала угроза.
Минуло четыре ужасных дня. Мужчины провели их, запершись в покоях Ипполито. Тетя Кларисса бродила по пустым залам. Слуги покинули нас, за исключением самых преданных, в числе которых были Леда, Паола, конюхи и повар. Повстанцы по-прежнему несли вахту за железными воротами. Солдаты, еще недавно охранявшие дом, ушли.
Шестнадцатого — за день до унижения на площади Синьории — моя комната была полностью освобождена. Я умоляла Паолу упаковать сочинение Фичино, но она сказала, что для маленькой девочки эта книга слишком тяжела.
Вечером тетя Кларисса распорядилась подать ужин в небольшую столовую. Ипполито помалкивал, Сандро, напротив, казался весел, как и Пассерини. Когда Кларисса выразила сожаление, что придется отдать родной дом неприятелям, Пассерини похлопал ее по руке, намеренно не обращая внимания на забинтованное запястье.
Ужин закончился спокойно, по крайней мере для Клариссы, Ипполито и меня. Мы трое ушли, оставив Сандро и Пассерини за вином и шутками. Я слышала их смех, когда возвращалась в детскую.
В ту ночь мне приснился сон.
Я стояла посреди большого поля. Вдруг вдалеке появился человек, его фигуру освещали лучи закатного солнца. Лица я не видела, но он меня знал и окликнул на французский манер:
— Катрин…
Не Катериной, не именем, которое мне дали при рождении, а Катрин. Так однажды назвал меня колдун.
— Катрин! — прокричал он снова, его голос был полон отчаяния.
Сцена внезапно изменилась, как это часто бывает во сне. Француз лежал на земле у моих ног, а я склонилась над ним, чтобы помочь. С затененного лица стекала кровь, словно вода весной; от крови промокла земля. Я понимала, что повинна в этой крови и что он погибнет, если я чего-то не сделаю. Однако не имела представления, что конкретно должна сделать.
— Катрин, — прошептал он и умер.
Я проснулась от крика Леды.
Крик донесся с лестничной площадки. Там находились комнаты Ипполито и Алессандро. Я побежала на звук.
Леда стояла на четвереньках перед распахнутой настежь дверью. Ее вопли перешли в стоны, перемежавшиеся со звоном колоколов церкви Сан-Лоренцо. Колокола провозглашали наступление рассвета.
Я бросилась к служанке.
— Что, ребенок?
Леда покачала головой и сжала зубы. Она уставилась на Клариссу, которая как раз появилась, в ночной рубашке, с накинутой на плечи шалью. Тетя присела возле Леды.