В последние годы Генрих Афанасьевич сильно тосковал по родному городу. После каждой поездки туда парфюмер на несколько дней впадал в депрессию. «Это как вернуться из бытия в небытие, – говаривал он жене. – Или как переодеться из чистой сорочки в грязную». Несколько раз Шарлотта Андреевна уговаривала мужа перебраться в Париж насовсем, однако тот лишь горестно вздыхал в ответ:
– Еще не время, ма шер. Париж ужасно дорог. Вести бизнес там чрезвычайно сложно. Я слишком стар, чтобы начинать новую жизнь, а сыновья слишком молоды.
Даже теперь, когда Брокар привез с парижской выставки первый приз за духи «Персидская сирень», опередив давнишних своих конкурентов Пинона и Любэна, – даже теперь он боялся перенести бизнес из Москвы в Париж.
– Сдается мне, во Францию я вернусь, только когда буду умирать, – грустно сказал он как-то жене.
Тут надобно отметить, что у Генриха Афанасьевича действительно были причины для беспокойства. С прошлого года его стали одолевать приступы грудных колик. Иногда боль прихватывала за работой. Тогда Брокар закрывал глаза и сидел неподвижно, стараясь обмануть болезнь. Когда приступ заканчивался и он снова открывал глаза, на какой-то миг ему мерещилось, что в лаборатории кто-то стоит. Какая-то темная тень, вроде тех смешных костлявых старух в черных плащах, каких рисуют в юмористических журналах.
В молодости Генрих Афанасьевич искал способ обмануть время, теперь же он прилагал все силы, чтобы обмануть пространство. Он обустроил свой дом по самой последней парижской моде. На книжных стеллажах стояли только французские книги. Он запретил говорить в доме по-русски, и постепенно все домочадцы – даже самые младшие из детей – к этому привыкли.
Часто Генрих Афанасьевич запирался в лаборатории утром и работал до самой ночи. Бывало, даже и ночь захватывал, покидая свое убежище, лишь когда в окнах начинал брезжить рассвет. Жене и сыновьям Брокар говорил, что корпит над новыми одеколонами. На самом же деле великий парфюмер возобновил старую работу – ту самую, о результатах которой не рассказывал никому.
Тетради Генриха Афанасьевича были испещрены формулами. Когда-то с помощью одной из формул Брокар сумел разжечь в сердце жены потухшее было пламя любви. С помощью другой он сумел подчинить себе непокорного художника и заставить его выполнять «свинскую и подлую работу».
Хранить тайну открытий было трудно, то и дело подмывало кому-нибудь рассказать или хотя бы намекнуть о них. Несколько раз Брокар намеревался поведать о своих открытиях жене, но вовремя спохватывался – ведь что известно двоим, известно целому свету.