– Все настолько плохо? – спросил, приподнимаясь с сомье, Брокар.
– Хуже, чем вы думаете, – ответил доктор. – Болезнь сильно запущена.
– Иван Богданович, дорогой, сколько мне осталось? – прямо спросил Брокар.
Доктор отвел взгляд и сказал:
– Это зависит от вас.
– Хватит отговорок, доктор. Скажите правду. Будьте мужчиной.
– Гм… Что ж… Если совсем уж честно…
– Честно!
Доктор посмотрел на Брокара, вздохнул и сказал:
– Боюсь, до глубокой старости вы не доживете.
– Даже в «более мягком климате»?
– Даже там, – кивнул доктор. Он снял очки, протер их платком и снова водрузил на нос. – Итак, что вы намерены предпринять?
– Пожалуй, я поеду в Канны, – ответил Брокар.
– Почему именно Канны?
– Если мне суждено умереть, то пусть это случится на родине.
Доктор нахмурился и смущенно кашлянул.
– Напрасно вы так мрачно смотрите на вещи, господин Брокар. При удачном стечении обстоятельств и усиленном лечении вы еще можете…
– Ну хватит, – оборвал его вдруг Брокар. Затем добавил, смягчившись: – Простите за резкий тон, но я не терплю околичностей. Спасибо, что сказали правду. И спасибо за все, что вы сделали для меня.
– Это моя работа.
– Я понимаю. Но и свою работу можно делать по-разному. Уж я-то знаю.
Бетцель вздохнул и неуверенно проговорил:
– Может, все-таки на воды? Это будет много полезнее для вашего организма.
Брокар покачал головой:
– Нет, в Канны. У меня к вам еще одна просьба… Пожалуйста, не говорите ничего жене.
– Как пожелаете, – покорно ответил доктор.
Генрих Афанасьевич пристально посмотрел ему в глаза и тихо произнес:
– Обещаете?
– Обещаю, – вновь кивнул доктор.
– Ну, теперь я спокоен.
Три дня спустя Генрих Афанасьевич сидел у себя в кабинете. Лицо его изображало глубочайшую задумчивость, тогда как на губах застыла рассеянная полуулыбка, в которой было что-то жуткое и словно бы не относящееся к этому миру. Несмотря на то что кабинет был ярко освещен полуденным солнцем, темные глаза Брокара оставались темными и непроницаемыми для света.
На подоконник села черная птица и несколько раз стукнула клювом по стеклу. Брокар вышел из задумчивости и посмотрел на окно. Птица тотчас вспорхнула. Брокар пошевелил тяжелой головой, чтобы размять шею, и тут взгляд его упал на доску фламандского художника, купленную им три дня назад у одного московского антиквара.
Генрих Афанасьевич купил картину случайно, обнаружив, что на картине изображен в точности такой подсвечник, какой стоит у него в кабинете на столе. Это было удивительно. К тому же главный персонаж картины очень походил на самого Генриха Афанасьевича. Брокар счел это знаком судьбы.