– Словно бы в зеркало заглянул, – сказал он тогда антиквару, разглядывая картину.
Старенький антиквар внимательно посмотрел на Брокара, затем перевел взгляд на картину, сощурил в улыбке слезящиеся глазки и гнусаво протянул:
– А похо-ож. Лопни моя селезенка – действительно похож!
Доска была прелюбопытная. За столом сидели художник Тильбох и скелет, изображающий его смерть. А на стене, прямо за ними, висела картина, на которой были изображены кухарки, зажимающие носы руками.
Сидя у себя в кабинете, Брокар долго разглядывал доску Тильбоха. Затем встал, прошел к шкафу и вынул из него другую картину, приобретенную год назад у одного заезжего итальянца. Картина принадлежала кисти неизвестного мастера и называлась «Искушение епископа Феофила».
Брокар поставил картину на стул и стал ее рассматривать. Еще прежде он заметил, что стол монаха-алхимика, уставленный емкостями для химических экспериментов, очень похож на его собственный лабораторный стол. Дьявол, появляющийся из дыма, сильно забавлял Брокара. Генрих Афанасьевич достаточно пожил на свете, чтобы знать – настоящий черт выходит вовсе не из дыма, а из сердца человеческого.
Тем не менее он решил использовать и эту картину, намереваясь создать что-то вроде живописного collage[13]. Collage, который станет ключом к разгадке главной тайны его жизни.
«То-то порадуются потомки», – с усмешкой подумал Генрих Афанасьевич, ставя Тильбоха на мольберт.
Николай Струйников, когда-то молодой художник, подающий блестящие надежды, ныне выглядел довольно жалко. Лицо его стало желтым и одутловатым. Под глазами образовались дряблые мешки. Щеки художника глубоко запали и постоянно были покрыты бурой щетиной, которую не брала ни одна бритва. Одежа была грязна и поношена, сапоги – дырявы. Брокар окинул жалкую фигуру художника спокойным взглядом и сказал:
– Рад тебя видеть, Николай Степанович. Как живешь-поживаешь?
– Вашими молитвами, – ответил Струйников.
– Сесть не приглашаю, дабы не испортил кресел, – без всяких церемоний сказал Брокар. – Так что придется постоять.
– Ничего, я привыкший. Зачем позвали?
– Есть у меня к тебе дело, – сказал Брокар.
Струйников насмешливо дернул ртом:
– Знаю я ваши дела. Небось очередной шедевр изуродовать задумали?
Брокар протянул руку и сдернул с мольберта ткань.
– Как тебе эта вещица? – спросил он.
Струйников внимательно оглядел картину:
– Хороша. Какой-нибудь фламандский мастер?
– Гильрен ван Тильбох. Семнадцатый век.
Струйников склонился и, прищурив отечные, красноватые веки, рассмотрел доску более внимательно.
– Да, прекрасная вещь, – подтвердил он. – Подреставрировать бы, правда, не мешало.