Я по-своему превращала страдание и истощение в какую-то игру, лучше не объяснить. Вполне вероятно, что порой у меня был жар, возможно, я бредила, но я не думала об этом, воспринимая как «игру» все, что причиняло мне боль и угрожало прекратить отчаянные поиски моей матери.
Через много лет, когда у меня была искривлена лодыжка, я также разговаривала с ней:
— Да, тебе плохо! Тебе очень плохо, но ради меня ты сделаешь усилие, и мы будем двигаться вперед.
Совсем недавно бедро сломалось без моего разрешения, и доктор спросил:
— Вам больно?
— Да.
— Где болит?
— Мне больно, но я не могу сказать, где, я не умею определять боль.
Одна из моих подруг часто говорит мне: «Когда пойдешь к врачу, жалуйся по-настоящему! А не то тебе снова пропишут аспирин от перелома бедра!»
Так как восприятие боли зависит от человека, а не от источника, то ее силу оценивают по тому, сколько человек может вытерпеть. Совсем ребенок, я уже была против того, чтобы уступить боли. Я не хотела, чтобы она захватила меня, затмила мой разум, это было инстинктивное решение. Если я набью шишку, то волноваться будет мама, а не я. Я оцарапала колено, но не обратила на это внимания. Сейчас я знаю, что у каждого есть свой порог чувствительности к боли. Мой — на нижних ступенях. Боль не будет руководить, командовать буду я.
Ноги у меня распухли, икры болели, но они должны были нести меня вперед. Их долгом было идти. Они не должны помешать мне в поисках мамы. Мама будет обо мне заботиться, все вылечит, я должна ее найти, только она может понять и что-то сделать, только ей я доверяла, только она была в моих снах под деревьями.
В Арденнах я случайно наткнулась на деревянную хижину, наверное, это было убежище лесника или охотника, чужестранца. Но когда в моем распоряжении были лишь деревья, я тщательно выбирала. Больше всего я любила ели, под их большими низкими ветвями было уютно, а когда шел дождь, что часто случалось в Бельгии, они прекрасно защищали.
Я поняла, как важно уметь наблюдать. Например, за тем, что делают люди, чтобы потом чем-то воспользоваться. Когда кто-то оставлял обувь за дверью, когда хозяин с женой уходили вместе, то надо было посмотреть, как они одеты: для долгой дороги или для обработки картофеля (если он у них был)… Копать землю, чтобы добыть три картофелины, было легко, собирать яйца — опаснее, потому что куры могли раскричаться. Но я знала, что надо делать.
Стащить галоши за две секунды несложно, но они были слишком тяжелыми для моих ног. Я набила их старой бумагой, чтобы не потерять, а потом обнаружила, что мои израненные ноги почернели от типографской краски, бумага полиняла, куски забились в язвы, и от этого стало только хуже. Я кое-как вымылась в речушке, и мне пришлось выбросить бумагу, которую я так тщательно собирала.