Последним откликом на роман в 1881 г., свидетельствующим о разногласиях в демократической критике при оценке творчества и личности писателя, была статья Л. Алексеева (Л. А. Паночини) в журнале „Русское богатство“.
„Общественно-политические идеалы Достоевского в основаниях своих, — вернее, те субъективные, основанные на нравственных требованиях автора положения, из которых он выводит свое мировоззрение, — так высоки и человечны, — отмечал автор статьи, — и в то же время выводимое из них нравственно-политическое учение так элементарно нелогично в своем построении, так несовместимо с умственными привычками интеллигентного меньшинства, что ожидать вреда от проповеди Достоевского невозможно: он — не опасный противник прогресса, он даже — не противник <…> Достоевский не найдет <…> последователей своему учению. Но своим искренним, честным, глубоко правдивым отношением ко всему, о чем он берется судить, он поучает читателя, как надо приступать к суждению о делах людских <…> Достоевский будит чувство и будит мысль. Вся непостижимая галиматья, в которую он веровал, вся его проповедь исчезает при этом <…> читатель не замечает ее, потому что все заступает, все покрывает собой — страстная любовь автора к людям, его глубокое „проникновение“ в страждущие души… Несмотря на все усилия, какие он делал для того, чтобы стать поборником мрака, — он является светочем…“[83]
В 1883 г. Л. Н. Толстой говорил Г. А. Русанову, что „не мог дочитать“ „Карамазовых“.[84] В последующие годы отношение его к роману меняется. 2–5 ноября 1892 г. Толстой перечитывает „Карамазовых“ и пишет жене: „Очень мне нравится“.[85] Особенно сочувственно выделял Толстой начиная с середины 1880-х годов в романе образ Зосимы и его поучения, созвучные нравственным идеалам позднего Толстого. Рассказ Зосимы о поединке (ч. II, кн. VI, гл. II) он в 1905 г. читал вслух. „То место, где офицер дает пощечину денщику, Л<ев> Н<иколаевич> прочел внятно, — записал об этом чтении мемуарист, — а читая то, где он раскаивается в том, что сделал, рыдал и глотал слезы“.[86] „Братья Карамазовы“ были одной из последних книг, читаемых Толстым.[87]
В 1885 г. Толстой ставит в один ряд (по силе реалистического воплощения) образы Федора Карамазова и Ивана Грозного в знаменитой картине И. Е. Репина. В 1886 г. он писал с негодованием о тогдашней царской цензуре: „Все запрещают <…> Старца Зосиму и того запретили“.[88] Толстой имел в данном случае в виду не пропущенную цензурой переработку для издательства „Посредник“ главы из романа Достоевского под заглавием „Старец Зосима“.