«Вот так епископ! Вот так старый дядя, — подумал рыцарь, к которому вновь вернулось веселье. — Значит, это и есть подарок, который, без сомнения, должен мне понравиться и очень пригодиться. А он, пожалуй, прав. Мои наемнички живо хвосты подожмут. А то привыкли только требовать: деньги, деньги… А где мне их взять? Начнется война, тогда уже и золото, и серебро… Сейчас воинов только в кулаке можно держать. А у графа Эсенского, когда он увидит это страшилище, вообще глаза на лоб вылезут. Наверняка он лишится дара речи, узнав, каким мастерством владеет мой слуга. Нет, мой раб. Ведь именно так написал старый и добрый дядюшка. И не только граф ахнет. Теперь и король Эдуард, и сам император мне позавидуют…»
Приободренный собственными рассуждениями, Гюстев фон Бирк поздравил себя с тем, что не отступил ни на шаг при взгляде на это создание сатанинской дикости и смог полностью взять себя в руки. Ведь он барон, он кондотьер, а значит, ему сам дьявол не страшен. Не то что его порождение.
«Как же, глядя на это чудище, не согласиться, что Бог справедливо дает человеку облик в зависимости от того, занимается ли он гнусным ремеслом или благородным делом. Ремесло этого человека соответствует его облику, и оно само нашло это тело», — заключил погрузившийся в раздумья рыцарь и подошел к дочери бюргермейстера.
— Ознакомлен ли ты с письмом твоего господина ко мне, барону фон Бирку? То есть говорил что-либо тебе его святейшество по поводу твоей дальнейшей службы? — намеренно громко спросил молодой рыцарь, склонив голову к девушке.
— Да. Я сам писал это письмо со слов моего господина, — ответил звероподобный мужчина. Его голос звучал глухо и тяжело, как будто доносился из колодца.
— Вот как? — Брови барона взметнулись вверх. — Писал… Хорошо. Тогда ты знаешь, что словом епископа отпущен на волю, но с условием, что последующие три года будешь исполнять мои повеления. Или до тех пор, пока я не освобожу тебя собственным словом.
— И эти три года начинаются сегодня? — тихо спросил мужчина.
— Да, это так. Я согласен взять тебя в услужение. Я не буду отправлять тебя к епископу назад. Но ты должен поклясться, что будешь так же похвально служить мне, как до сих пор служил моему дяде епископу.
Мужчина поднял руку, произнес «Клянусь!» и широко перекрестился.
— Теперь ты можешь идти. Отдохни как следует. Завтра у нас много работы. Завтра мы схватим разбойников…
— Да, мой господин. — Мужчина поклонился, а когда выпрямился, то увидел рядом с креслом девушки и ее отца.
— Ах, моя дорогая Эльва. Ты слышала? Уже завтра наш гость положит конец страданиям Витинбурга. Наш город будет свободен от страха и печали. — Промолвив эти слова, Венцель Марцел хотел поцеловать дочь, но рука барона удержала его.