Книжные полки — трельяж — хохочущая маска — окно — фотография. Все слилось в раскручивающийся волчок.
Третий сидел на кухне. Под распахнутой форточкой. На полу, облокотясь о батарею. Спички ломались. Запахивая пеньюар и поеживаясь от холода, появилась Хозяйка. Села на табуретку у стола.
— Тебе плохо? Господи, ну и мужик пошел: с двух коктейлей уже ни на что не способен.
Хозяйка достала из холодильника минералку. Обхватив себя руками за плечи, молча ждала, пока «мужик» попьет и покурит.
— Ну, прошло? Идем?
— Прости. Я — на пароход.
И вот только тут Хозяйка начала истерически хохотать:
— Господи, откуда вы все такие на мою голову беретесь? — хохотала над собой Хозяйка.
— Он — тоже такой?
Хозяйка вытерла слезы оставшиеся от смеха, села на табуретку. Закурила.
— Ты его знаешь?
— Так, в лицо.
— За что? Боже ты мой! За что? Провалитесь вы все с вашим Марченко! — уже не с Третьим, а с пространством заговорила Хозяйка, срываясь на рев.
— Ну почему ему больше всех надо? Герой! Гвоздь для вымпела переходящего! Марченко годами в отпуск не ходит, пароход ему бросить не на кого! Коробка железная одни руки любит! А меня? Есть на кого? А я? Железная?..
— И буфетчица с ним — сучка такая — четвертый рейс подряд одна и та же пошла, — сказала уже просто, без надрыва, успокаиваясь.
— Вообще-то, за него все люди держатся, — впервые за вечер улыбнулся Третий.
Была кухня. Были всхлипы. Капала вода из крана. Третий, сидя на табуретке, убаюкивал затихающую женщину. Женщина, пожалуй, была покрасивее той миллионерши из видика. За окном косо летел снег.
Партия Альбанова по разводьям переправляется на байдарах со льдины на льдину. Снова впрягается в нарты, погрузив на них лодки. Третий тащит нарты с больным. Больной бредит.
— Штурманец, письмо… Письмо в ящик опустил? Улица Сухарная, дом два. Женке моей.
— Отправил. Теперь жди ответа, — выдыхал Третий.
— Жаль. Не дойдет. Адресок неправильный, — неожиданно внятно говорит больной.
— Женку на вдову выправить надобно.
Третий некоторое время молча и с ожесточением тянет нарты, спотыкаясь и падая. Партия уже заметно ушла вперед. У людей уже нет сил на то, чтобы оглядываться.
— Брось меня, штурманец, — совершенно ясно и рассудочно говорит больной.
— Я — конченый. Пропадешь со мной ни за грош.
Крики «го-го-го» со стороны ушедших вперед. Ищут, вспомнили. Но как-то слишком радостно что-то кричат.
Над белизной покореженной торосами выткнулось темное пятно свободных от снега скал.
Третий растирает лицо снегом:
— Земля Франца-Иосифа. А ты говоришь. Будем жить, бродяга.
Третий шел вдоль причала местного флота. Сейнера выметали невода прямо на причал. Люди в оранжевых шторм-робах ползали по капроновой зелени, латая сети. Судовые щенки, сбившись в свору, ошалев от солнца, носились по этим эрзац-лужайкам из капрона, азартно облаивая чужаков. Вода ковша обретала прозрачность и цвет: Третий жмурился от пускаемых рябью волны зайчиков.