В Париже на улице не обращают внимания на лица, выражающие горе и страдание. Такие обыкновенные чувства, и потому Вишенка может свободно предаваться своему отчаянию, никто у нее и не спрашивает, что с ней.
Просидев более часу, Вишенка решает:
«Теперь я отдохнула, попробую еще, не везде же меня будут прогонять».
Продолжая свой путь, она заходит в магазин обоев и спрашивает у сидящей там продавщицы, не нужна ли ей прислуга та, — осмотрев ее, сказала:
— Да, я ищу няньку. Кто вас прислал?
— Никто, сударыня, — тихо ответила Вишенка, опустив глаза.
— Как никто? У кого вы служили? Откуда пришли? Где можно о вас узнать?
— Нигде, сударыня. Я никого не знаю.
— Так вас, верно, прислали из конторы?
— Из какой конторы?
— Из конторы, доставляющей прислугу: вам дали, наверное, письмо ко мне?
— Да нет же, сударыня, я не знаю, какие это конторы. Меня никто не присылал.
— В таком случае вы нахальная девушка! Просите место и не можете сказать, откуда пришли? Какая дерзость являться ко мне! Убирайтесь поскорей. Никто вас не захочет взять к себе в услужение.
«Стало быть, не позволено самой искать место! — думает Вишенка, уходя из магазина. — Но не сходить ли в контору?.. Может быть, и мне найдут там место. Надо узнать, где находятся эти конторы».
Вишенка спрашивает у торговки; та растолковала ей, на какой улице есть контора; она спешит туда в полной уверенности, что ей сейчас же найдется место.
— Так вы хотите записаться?
— Да.
— Какую должность вы хотите? Няньки ила кухарки?
— Мне все равно, какую вам угодно.
— А мне-то что за дело? Кажется, выбор вас только касается.
— Какую дадите должность, такую и возьму.
— Умеете вы кушанья готовить?
— Немного умею.
— Немного — стало быть, совсем не умеете, поступайте лучше в няньки, делать им нечего, только играть с детьми.
— С удовольствием буду водить детей играть.
— Так дайте мне пять франков вперед.
— Пять франков? За что?
— За то, что вас запишу, а когда получите место, то заплатите мне остальные пять франков.
— Дело в том… как быть… у меня нет ни одного су.
— А в таком случае оставьте меня в покое, можете себе отправляться куда угодно… Неужели вы думали, что я имею даром помещение и не плачу налоги… Не могу же я теперь трудиться единственно ради ваших хорошеньких глазок?..
— Но как только буду на месте, все вам заплачу.
— Да, можно на то рассчитывать! Ищи вас после… займите деньги у какой-нибудь землячки своей.
— У меня нет землячек.
— Так и говорить больше нечего.
И женщина отвернулась от Вишенки и пошла кормить висевшего в клетке чижика.
Вишенка же, уходя из конторы, залилась слезами от одной мысли, что с нею теперь будет? Что ей делать? Она ходила так до вечера, но уже понемногу лишалась сил и энергии. У нее начались от голода невыносимые судороги в животе, увеличившие ее страдания.