— Ну, если этот господин и миллионер, так что же из этого, что значит миллионеру накормить лишнего человека за своим завтраком. Мне рассказывали, что там едят разные редкие вещи и пьют ливанское вино. Я и подумала вот как вкусно, вот деликатес — турецкое вино, ну как не поехать.
— Вы ошибались, госпожа Гратанбуль, Ливанская гора не в Турции, а в Палестине, в Ливане находятся Кальвер, Фавор, гора Кармель.
— Не знаю, было ли это вино с горы Карамель, но оно было только совсем не сладкое, оно горчило, но все-таки я очень довольна, что его пила.
— Ах, мамаша, ваше обжорство наделало мне много бед, этот миллионер позвал меня одну, а я ему привезла гостей.
— Довольно, довольно…
— Это, верно, его рассердило, с тех пор о нем ни слуху ни духу нет.
— Но ты не досказала, дело в том, что с нами была собачка, без умолка лаявшая, ты сама захотела взять ее с собой. Очень может быть, что господин этот не любит собак и за это на тебя рассердился.
— Это мило, — вскричала Зинзинета, — о, бедный ружейник! Воображаю, какой для него был приятный сюрприз!
— Какая жалость, что тут нет рояля, я сегодня могу петь. Пуссемар, моя крошечка, возьми свою скрипку.
Да, да он нам сыграет вальс!
— Я не знаю никакого вальса.
— Нет, ты играешь вальс из «Газели».
Пуссемар отправился за своим инструментом.
Все дружно и шумно встали из-за стола. Благородный отец принялся декламировать роль Мизантропа, останавливаясь время от времени перед некоторыми стульями, к которым он обращал свою речь.
Монтезума оставил «Дезертира» для говорящих картин, сообщив, что намерен танцевать Леандра, Дюрозо и Зинзинета запели дуэт Пикоро и Диего. Элодия залилась:
— Сжальтесь! Боги, сжальтесь над ней!
Альбертина, засучив рукава до самых плеч, поспешила к зеркалу и начала делать па из тарантеллы, подняв руки кверху, улыбаясь и посылая себе поцелуи.
Наконец госпожа Рамбур, всегда нежная после обеда, зажала Франсуа в угол комнаты с криком:
— Братец… А! Маленький братец… видишь ли ты этого черного, который к нам подходит, ах, как я его боюсь!
Франсуа, не подозревая, что с ним играют сцену из «Поля и Виржинии», тупо уставился на нее:
— Я не вижу вашего маленького брата и не вижу ничего черного, что бы к нам приближалось.
Но госпожа Рамбур продолжает почти детским голосом:
— Друг мой, в каком он положении, его ноги в крови… Не бойся, добрый черный!.. Ты очень страдаешь.
— Я! — вскричал Франсуа. — Я никогда не был болен во всю жизнь мою, у меня только болел коренной зуб, и тот кузнец мне выдернул толстыми щипцами.
Госпожа Рамбур зажала ему рот рукой и запела: