Они закрепили седла, перекинули через спины лошадей седельные сумки и закрепили их снизу кожаными ремешками, обвязав их вокруг подпруги. К седлам были закреплены чехлы для винтовок — свисающие вниз и открытые сверху кобуры из мягкой кожи, смазанные изнутри мылом. Лестер вернулся в дом и принес две винтовки — те, что висели над камином. Потом принес из сарая коробку с патронами. Открыв затворы, они зарядили винтовки. Клейтон пересыпал патроны из коробки в полотняный мешочек и упрятал его поглубже в складки скатанного одеяла. Патроны для «Кольта» лежали у него в обоих карманах овчинной куртки, а еще один мешочек патронов, крепко завязанный, был во вьюке, на самом верху. «Кольт» он закрепил на правом бедре, кобуру смазал тогда же, когда и чехлы для винтовок — рано утром перед завтраком. После завтрака они скатали одеяла и приготовили вьюки, набив их консервами, беконом, топленым салом, сухарями и черным хлебом.
— Перчатки у тебя есть, Клей?
— Нет.
Лестер обошел хижину и вошел через переднюю дверь, а Клейтон, последовав за ним, остановился у крыльца и подождал, пока он вернулся. Лестер протянул ему пару подбитых мехом перчаток. Они оказались ему по размеру.
— Это перчатки Тома, — сказал Лестер.
И носки, которые сейчас были на нем, тоже принадлежали Тому, чуть тесноватые для него носки, и серый шерстяной свитер под курткой. Чепсы и шпоры были его собственные, он вытащил их из потертого армейского байкового мешка, который лежал в кладовке под кучей овечьих шкур. Когда они сели на лошадей, там же, у сарая, из хижины к ним вышли женщины. Молодая куталась в шаль, но Мэри-Ли была в одном платье, как будто совсем не чувствовала холода.
— Не уезжай, — сказала она Лестеру, и голос ее прозвучал как-то ломко. Единственный звук в тишине долины, кроме скрипа седельной кожи и чавканья тающего снега под копытами лошадей.
— Я буду ездить, сколько понадобится, пока не найду его.
— Он мертвый.
— Тогда я привезу сюда его тело. Пусть уж хоть один из моих сыновей будет похоронен здесь. — Голос у него опять стал нервным. Он звучал тоном выше, чем обычно, и чалый ударил копытом в снег.
Она продолжала смотреть на него холодно, только вяло покачала головой из стороны в сторону. Воздух был морозный, щеки у Джоузи и у обоих мужчин порозовели, но ее лицо оставалось бесцветным, а глаза стали еще желтее, чем всегда, как будто желчь проникла ей в кровь и затопила ее всю. Она печально кивнула Лестеру и повернулась к Клейтону.
— Я проклинаю тебя… что ты вернулся… Ты и Гэвин, твой отец, — это от вас все горе. К чему вы прикоснетесь, то гибнет — будь ты проклят навеки, Клейтон!