Когда тебя выставляют из квартиры, к которой ты в общем-то привык без малого за три года, — это унизительно.
Когда на седьмом собеседовании подряд тебе говорят: «К сожалению, нам нужно не это», — это горько.
Когда ты понимаешь, что за последние две недели с тобой не произошло ничего хорошего, а вот тумаков от судьбы ты получил более чем достаточно, — это заставляет задуматься о вечных ценностях.
Ведь что-то ты наверняка где-то сделал очень не так, если теперь на тебя сыплются с чистого неба камни.
Он сидел на диване, смотрел в противоположную стену. На светло-фисташковой стене красовалась крохотная, чуть побольше ладони, картина в золотистой рамке.
На картине была нарисована маленькая рыбацкая лодочка в уютной бухточке.
Том очень хотел поменяться с этой лодочкой местами.
— Старина, ты что, в трансе? — поинтересовался с напускной грубостью Мэтью Бродерик, его лучший друг.
Том сидел на его диване в его гостиной и чувствовал, что это то немногое, на что он еще может рассчитывать в этой жизни.
Мэтт походил на борца и запросто мог бы зарабатывать, играя в кино эпизодические роли рабов-гладиаторов, воинов-поединщиков, добрых разбойников или вышибал в злачных местах.
Он почему-то этого не делал. Точнее по вполне определенной причине: считал, что кинематограф — это зло, потому что это искусственность, которую одни желают выдать, а другие принять за реальность, а это суть преступление против Господа нашего, ибо реален лишь тот мир, что создал он…
В общем, Мэтт был очень добрым, щедрым парнем с внешностью громилы и сердцем истинного христианина.
Он заправлял небольшой закусочной и магазинчиком при бензоколонке на выезде из Нью-Йорка, почти каждый день ходил в церковь и мог кого угодно ввести в ступор непонимания контрастностью внешности и внутреннего мира.
Том много раз проклинал судьбу за то, что она послала ему в друзья такого упрямого осла с непоколебимыми, как скала, религиозными убеждениями, но еще чаще возносил хвалы небу за то, что ему повстречался на пути такой щедрый и честный человек, как Мэтт Бродерик.
— Ты выучил новомодное словечко? — поинтересовался в ответ Том и, не отрывая взгляда от лодочки, взял из рук Мэтта большой стакан с виски. — Зачем столько льда?
— Боюсь, что ты впадешь в неумеренность и запьешь.
— Блюдешь чистоту моей души?
— Блюду чистоту твоего тела, а именно печени, своей ванной и всего, что лежит на пути отсюда туда.
— Как ты мудрено выражаешься. На небеса, что ли?
— В ванную.
— А-а…
— Что делать с твоими вещами?
— Выбрось.
— Все четыре чемодана? И даже ноутбук?