— Ты имеешь в виду?.. — немного растерялся Эрик.
— Да. Именно китайский театр.
— Конечно. Нам с Патрицией пришло в голову сходить вечером в китайский театр в Чайнатауне. В нашей жизни так мало экзотики…
— Отличная идея! — воодушевился Алекс и от избытка чувств поцеловал Кэтрин в щеку. — Правда, малыш?
— Да! Никогда вообще не была в Чайнатауне.
— Вот и посмотришь! Интересно, а как к этому отнесется тетя Кэт?
— Наверняка восторженно, — предположила Патриция. Зная консервативные взгляды и любовь тети к милым семейным посиделкам у камина…
— Решено, — подытожил Роберт.
— Я тебе отомщу, — прошептал Эрик с едва заметной улыбкой.
— Звучит многообещающе! — тоже шепотом ответила Патриция. — Много было желающих, однако всех постигла неудача.
— Тешь себя надеждой, пока можешь.
Патриция поняла, что не в состоянии есть. Ее не прельщали ни тосты с мармеладом, ни абрикосовое печенье, ни вишневый джем — любимые лакомства, которыми Аманда хотела порадовать своих детей. Приходилось, однако, изображать здоровый аппетит — для этого Патриция выпила три чашки кофе.
Это был прокол. При повышенной температуре сердце бьется чаще, и не в состоянии выдержать такого кофеинового удара. Патриция почувствовала, как гулко бухает в груди сердце и как все тяжелее становится дышать. Она мужественно сидела за столом, пока все не поели. А никто не торопился: люди, привыкшие с утра на ходу запихивать в рот сандвич, почувствовали, что можно наконец-то расслабиться, и завтракали, как дворяне Старого Света в девятнадцатом столетии, — медленно, растягивая удовольствие.
Потом вместе с остальными Патриция встала — и перед глазами все посерело. Мир качнулся и выпрыгнул из-под ног.
Патриция не упала: у Эрика оказалась мгновенная реакция. Ей повезло, что она не слышала ахов и охов, которые поднялись вокруг.
Она очнулась на кровати в своей комнате. Шелковое покрывало сильно холодило руку. Другую руку держал в своей Эрик. Лицо его было сосредоточенным: он прощупывал ее пульс.
— Если ты хочешь воспользоваться ситуацией, чтобы меня облапать, я закричу, — предупредила Патриция и попыталась сесть.
— Пациент, не двигайтесь. Вам вредно, — хмуро покосился на нее Эрик. — Скажи, Патриция, ты считаешь себя умной женщиной?
— Разумеется, да, — раздраженно ответила Патриция.
В горле першило, голова кружилась, тело скрючивало от озноба. Звуки собственного голоса злили ее неимоверно: она говорила, как полузадушенный хомяк, но ничего не могла с этим поделать. Разве что еще больше сердиться на свидетеля своей слабости.
— А напрасно, — не менее раздраженно ответил Эрик. У тебя сильный жар, и только идиотка могла с такой температурой встать с постели и пить кофе галлонами.