Руки мужа судорожно сжимали край простыни, покрывавшей его по грудь, от старания держать голову прямо на шее вздулись жилы. Отец сидел, непринужденно развалившись в кресле. Он пробыл у нас полчаса, коротко рассказал о предстоящей церемонии в Толедо и стал собираться в обратный путь, заявив, что Филипп больше всего нуждается в покое и отдыхе.
После трех одиноких лет во Фландрии встреча с моим господином, великим монархом, лучше всех духовников и советников напомнила мне о том, чья кровь течет в моих жилах. Проводив отца и недолго поглядев ему вслед, я вернулась к мужу. Визит тестя приободрил Филиппа. Через пару недель он окончательно поправился.
Седьмого мая мы с триумфом ступили на улицы Толедо. К нашей свите прибавились сановники; поджидавшие нас в нескольких лигах от городских стен: альгвасилы[15] и делегаты от разных сословий, клирики, послы Франции и Венеции, шесть тысяч дворян и, наконец, сам король Фердинанд верхом на божественно красивом гнедом жеребце.
Мы с Филиппом скакали по обе руки от него; муж по правую, а я по левую. Втроем мы возглавляли бесконечно длинную процессию. Стоял чудесный весенний день; небо отливало чистейшей синевой, повсюду виднелись радостные лица, флаги и штандарты развевались на ветру. Я пожалела, что мои дети пропустят такое великолепное зрелище, и тут же приметила на плечах у какого-то землепашца девчушку, поразительно похожую на мою Изабеллу. Засмотревшись на малышку, я невольно замедлила шаг, а когда опомнилась, отец и Филипп ушли далеко вперед под золотым балдахином, развернутым над ними пажами. Я пришла в смятение. Отец, не оборачиваясь, шагал к собору — до него оставалось совсем немного — в сопровождении одного Филиппа. У дверей церкви их ожидали кардинал Сиснерос и моя мать.
Они собирались войти в собор без меня! Мужчинам нет дела до женских глупостей вроде тоски по детям. В душе моей вспыхнула ярость и тут же погасла: я увидела мать. Отменив траур для своих подданных, Изабелла продолжала одеваться в черное. Потеря детей оставила глубокий след на ее прекрасном некогда лице. От горьких слез под глазами залегли черные круги. В уголках губ появились глубокие морщины. Однако глубоко запавшие глаза по-прежнему сияли. Мать разглядела мое замешательство и, обнимая Филиппа, украдкой мне подмигнула: не робей, выше голову. Наконец настал и мой черед. Я прижалась к материнской груди и закрыла глаза, вдыхая ее аромат, совсем не похожий на резкий затхлый запах, исходивший от нее в день нашего расставания. Теперь ее платье благоухало лавандой. Мать осторожно погладила меня по заплетенным в косы волосам, не зная, как проявить нежность, и не в силах ее сдержать. Позади остались шесть долгих лет разлуки, и теперь радость переполняла мое сердце, рвалась ввысь, в небеса, к шпилю собора, в котором нас должны были провозгласить наследниками. Под его сводами гремело Te Deum