— Такой искренней можно быть только в твоем возрасте. Я и не знал, что ты представляешь на моем месте Филиппа.
— А я всегда думала, что ты влюблен в Хуану, — призналась я. — Мы как будто превращались в них, возвращали к жизни их любовь.
— Правда? Ты так думаешь?
— Но ведь о тебе я думаю тоже.
— Стало быть, нас четверо.
Я улыбнулась.
— Но сегодня мне нужен ты. Только ты, — добавила я горячо, всем сердцем желая, чтобы он мне поверил. — Я хотела быть с тобой. Нет, не хотела, я случайно здесь оказалась, просто хотела узнать, откуда шум. И непонятно как оказалась здесь. У твоей двери.
Мануэль поднялся на ноги и протянул мне руку. Он бережно застегнул пуговицы на моей пижаме.
— Идем, я отведу тебя в твою комнату.
Мы на цыпочках вышли в коридор. Я чуть не плакала от стыда за свое простодушие, от страха, что смертельно обидела Мануэля и все безвозвратно разрушила. На пороге своей спальни я резко развернулась. Он заметил мое смятение.
— Прости, Мануэль, — выдавила я, борясь со слезами. Мне хотелось плакать, и не только от боли и страха, но и от внезапно настигшей меня любви.
Мануэль втолкнул меня в комнату. Он обнял меня, впился губами в мои губы, прижал к себе с утроенной силой. Свершилось чудо; вместо того чтобы потерять Мануэля, я обрела его вновь, и теперь он покрывал поцелуями мое лицо, руки, волосы. Я тянулась к нему, стремясь обвить его тело, словно плющ. Я едва дышала, с трудом сдерживала стоны, пила собственные слезы. Мое лицо пылало. Сбросив одежду, мы занялись любовью прямо на полу в ванной, на полотенцах. Мануэль зажал мне рот, чтобы заглушить стоны боли и наслаждения. Мое тело оказалось неиссякаемой сокровищницей. Оргазмы следовали один за другим, поднимаясь из моих глубин, словно волны, а плоть Мануэля была как язык колокола, как гонг, звучные удары которого гулко отдавались в моем теле. Мануэль брал меня с закрытыми глазами. Он всегда закрывал глаза, когда мы занимались любовью.
Я не слышала, как он ушел. Под утро я очнулась от холода голая на полу в ванной.
Я забралась в постель и проспала до десяти.
Сквозь наполовину задернутые гардины в комнату заглядывало солнце.
Спустившись на кухню, я застала Мануэля и Агеду за оживленной беседой. Перед Мануэлем лежала огромная стопка бумаг. Агеда вязала. На покрытом скатертью столе еще оставались тарелки, хлеб и масло, но завтрак, по всей видимости, закончился. Заметив меня, сеньора отложила спицы и поинтересовалась, что я предпочту — омлет или хлопья. Мне не хотелось утруждать хозяйку, и потому я решила ограничиться чашкой кофе с бутербродом.