Тут я проникся гордостью за Кинетрит. Она не поняла Глума, но ее зеленые глаза наполнились бесконечной гордостью. Я почувствовал, что девчонка без колебаний вонзит нож ему в сердце, если только у нее появится такая возможность.
Мы снова тронулись в путь, бросив тело отца Эгфрита на растерзание лесным тварям. По лицу монаха уже ползали мухи. Мне захотелось узнать, как поступит с нами христианский бог за то, что мы убили одного из его слуг.
Вдруг все мы услышали звук, от которого у человека стынет кровь в жилах, и разом обернулись. Он был печальным и зловещим, но я успел его полюбить.
Огромный черный ворон взмахнул крыльями, опустился на лицо монаха и каркнул три раза. Норвежцы оскалились, словно волки, радуясь тому, что черный потрошитель, служащий Одину, принял их подношение.
Ночь выдалась безлунной. Она принадлежала лесным тварям, духам и еще более могущественным созданиям. Говорят, что в такие ночи боги принимают человеческое обличье и бродят среди нас неузнанными. Якобы сам Один, Отец всех, порой странствует по миру в поисках знаний, наблюдает за деяниями великих воинов. Возможно, им предстоит сразиться за него в Рагнароке, последней битве, которая грядет на исходе дней.
Костров мы не разводили, о чем я сожалел. Ведь огонь отпугнул бы опасность, которая, как я чувствовал, таилась в черном лесу. Не было и песен о быстрых кораблях, рассекающих волны, и врагах, сраженных в боях. Мы молча сидели под густыми ветвями древнего ясеня, корявый ствол которого был обвит какой-то сладко пахнущей травой. Я черпал силы у векового дерева, надеялся, что ясень предупредит злобных ночных духов о том, кто из нас изменник, нарушивший клятву, а кого, наоборот, предали.
* * *
На следующий день мы так и не встретили людей олдермена Эльдреда. У меня мелькнула мысль, не солгал ли отец Эгфрит, когда сказал, что мы уже у самых границ Уэссекса. Быть может, монах рассчитывал, что Глум отбросит осторожность и даст возможность Сигурду и Маугеру настигнуть нас. Или же он просто ошибался. Так или иначе, но я сообразил, что мы отклонились на запад гораздо дальше, чем было нужно. Продираясь через густые заросли, человек, совершенно естественно, выбирает самую легкую дорогу. Со временем это начинает сказываться. Мы сбились с пути.
— Напрасно ты убил этого маленького вонючего ублюдка, — проворчал Торгильс на следующий день, когда скандинавы наконец позволили нам напиться из журчащего ручья.
Мне уже начинало казаться, что даже кости у меня высохли, как старые палки.
— Этот христианин был единственным, кто знал эту землю. Мы заблудились, кузен.