Погружаясь в ее лоно, я ощущал в душе грязь, чувствовал себя хуже самого мерзкого дикого зверя. Но все же отвращение к самому себе, стыд, жгущий сердце, не остановили меня, а наоборот — завели, ослепили, скрыли слезы, залившие лицо бедной девчонки. Закончив, я перекатился на грязную землю и провалился в пустоту. Усталость и ненависть к себе вцепились в меня, увлекли вниз, в зловещую черную пропасть сатаны.
Я бессильно отдался им, а когда очнулся, девушка по-прежнему лежала рядом и дрожала в темноте. Ночь разрывалась пронзительными криками других женщин. Какое-то время мы сидели молча, затем я взял девушку за руку. Возможно, ей было страшно, она боялась меня, но обвила мои пальцы своими. Я не забыл Алвунну из Эбботсенда, с которой один раз лежал в поле, но не смог вспомнить ее лицо. У меня перед глазами стоял образ Кинетрит.
Когда шум в крепости немного утих, я угостил черноволосую девушку копченой ветчиной и сыром, а затем повел в темноту, прочь от Карн-Диффрина. Как только крепость скрылась из вида, я сказал девушке, чтобы она уходила, но она меня не поняла, а может быть, ей было просто некуда идти. Поэтому я достал три серебряные монеты, отобранные у убитого валлийца, и вложил их в ее руку. Я повернулся к ней спиной и не слышал, как она ушла. Через какое-то время я оглянулся, но ее уже не было.
В конце концов, когда норвежцы сполна насладились ими, Сигурд отпустил женщин в ночь. Я гадал, в чрева скольких валлиек упало семя скандинавов. У меня мелькнула мысль, даст ли росток то, что я сам оставил в теле черноволосой девушки. Мне стало плохо от одного лишь воспоминания о том, что я сделал. К тому же рана на голени жгла огнем, хотя и недостаточно сильно для того, чтобы заставить меня забыть о девушке.
Асгот смазал порез отваром трав, затем туго перевязал его полоской грубой ткани, оторванной от платья. Когда он закончил, я остался один в темноте и начал вглядываться в темные холмы. Не появятся ли на них факелы валлийцев? Еще мне было страшно, потому что я не знал, кем стал.
Мы сожгли тела трех норвежцев и двух уэссексцев, погибших от рук валлийцев в последнем бою, а затем вместе с шестерыми оставшимися в живых людьми олдермена перенесли Веохстана в крепость, частокол которой практически не пострадал от огня. Там, в свете догорающих пожаров, мы стали искать еду и эль и в избытке нашли все, что хотели. Победители обожрались свининой и говядиной, а потом повалились на землю рядом с потухшими кострами. Наши бороды был мокрыми от эля, а уши наполнены песнями.
— Будь он язычник или христианин, но воин по-настоящему счастлив только тогда, когда опорожнит свои яйца и наполнит желудок элем! — орал Пенда.