— Дядя, они таращатся нам вслед, — прошептал Глум.
— Судя по виду, воины, — сказал Ингульф.
— Идите как ни в чем не бывало и не оглядывайтесь, — пробормотал Улаф, растягивая в улыбке белоснежную бороду. — А то эти ублюдки еще решат, что приглянулись тебе, приятель.
Всадники медленно тронулись. Они двигались вниз, к тому самому месту, где их тропа, раскисшая от грязи, встречалась с той, по которой шли мы.
— Похоже, мы в полной заднице, — зловеще усмехнулся Флоки Черный. — Теперь нам придется их прирезать.
— Не обращай на них внимания, Флоки, и придержи язык, — бросил я.
— Теперь все зависит от тебя, Озрик, — сказал Глум, и его глаза, синие, как океан, сверкнули огнем.
Обремененные разделанными тушами, мы вшестером медленно двигались по скользкой дорожке, стараясь не оступиться и не упасть. Я заметил, что звон в кузнице прекратился, и вполголоса выругался.
— Ребята, вижу, вы собираетесь устроить еще то пиршество!
Голос всадника, покрытого татуировкой, был громким и уверенным. Он отличался накачанной мускулатурой, его обнаженные руки украшали многочисленные серебряные браслеты. Глум догадался, что разговор шел о мясе, кивнул и похлопал тушу, лежащую на плече.
— К сожалению, никакого пиршества не будет, — сказал я и устало усмехнулся. — Мой господин отправляется в паломничество за море. Надо приготовить припасы для длительного путешествия. Все это мясо мы засолим. Его должно будет хватить нам на многие недели. Пусть Господь сохранит нас и благословит наше убогое судно! — Я улыбнулся. — Эостервин заверил меня, что мы еще никогда не пробовали такой вкусной говядины.
Воин поднял косматые брови и проворчал:
— Эостервин бахвалится, словно король, у которого два члена.
Затем он оглянулся на своего спутника, мужчину в годах. Рукоятка и ножны его меча были украшены драгоценными камнями.
— Что с тобой случилось? — спросил второй всадник, кивая на мой завязанный глаз.
Я остановился, обернулся к ним лицом, а скандинавы тем временем продолжали спускаться вниз.
— От молота отлетела окалина и попала мне в глаз, господин, — сказал я, пожал плечами и потрогал повязку, закрывающую мою особую примету. — Я был подмастерьем у кузнеца, но мне пришлось искать себе новое занятие. Впрочем, не могу сказать, что сожалею об Эофервике, моем прежнем хозяине. Он оказался тем еще сукиным сыном.
— Что ж, должно быть, твой новый господин — достойный христианин, — сказал пожилой мужчина. Он сидел в красивом дорогом седле, распрямив спину и положив руки на луку. — Паломничество — достойное предприятие. Хорошо было бы, если бы все мы обладали стойкостью духа, необходимой для такого дела, и могли бы оставить свои мирские, земные обязанности, — усмехнулся всадник.