— И какие же указания ты от него получил?
— Он повелел мне поступить по вашей воле. Я должен согласиться преданно служить вам.
— Ага, значит, наше затруднение преодолено. Решил принести присягу на верность своему королю?
— Таково распоряжение папы.
— Папа поступил мудро, — сказал Генрих со смехом.
— Я должен ему повиноваться.
— Но ты с ним не согласен, не так ли?
— Я полагал, что поступаю правильно.
— Но теперь думаешь иначе. Так лучше. Ты мне поклянешься в абсолютном повиновении.
— Да, ибо папа указал, что только такое мое заявление позволит сохранить ваше королевское достоинство и вы тогда не предпримете шагов по изменению статуса церкви.
— Ты обещаешь это, Томас?
— Да, милорд.
— Хорошо. Ты клянешься мне в этом один на один, но поскольку свое неповиновение ты объявил принародно, так же принародно ты должен принести эту клятву. Прощай, Томас. Скоро увидимся. Свою присягу покорности ты принесешь в Кларендоне, я призову тебя, когда будет надо.
* * *
Еще не пришел вызов короля явиться в Кларендон, а Томаса стали терзать сомнения. Папа находится в трудном положении; он повелел ему прийти к королю с повинной, опасаясь нажить в нем врага. Не надо было слушаться папу! Он знает Генриха как никто другой. За годы пребывания на посту канцлера и в многочисленных совместных поездках и походах он досконально изучил натуру короля. Если ему чего-то захотелось, он будет добиваться этого всеми возможными способами. Будет лгать, хитрить, драться и грозить, но своего добьется. Он ни перед чем не останавливается, а теперь решил поставить на колени своего бывшего канцлера. Решил показать Томасу, кто из них двоих важнее. Так всегда происходило в их играх и шутках. Генрих любил достойного противника, это прибавляло ему славы победителя.
Обещанию короля не вмешиваться в дела церкви верить нельзя. Конечно, его цель именно такова. Он желает видеть церковь покорной, как собака. Ему надо, чтобы она служила государству. На словах он может выражать почтение папе, но каждый архиепископ и епископ должны твердо знать, кто в стране истинный хозяин.
Долгие часы Томас молился на коленях. У него изнеженное роскошью тело, и грубая власяница терзала его плоть. Он терпел страдание в надежде, что это поможет искупить грехи и даст ему милость Божью. Он поминал свою гордыню и свою радость от жизни, какую ведут люди благородного происхождения. Припоминались ему богатые одеяния, подбитые мехом плащи, бархатные камзолы, удовольствие сознавать себя другом короля. Все это земное тщеславие! Не за него ли приходится сейчас отвечать?