Монахи, которым настоятель запретил разговаривать на эту тему, только обменивались многозначительными взглядами да с таинственным видом качали головами.
Дошли слухи об этом и до настоятеля.
— Приведи его сюда, — рявкнул он писцу, как только узнал, что Френсис в состоянии передвигаться.
Писца словно ветром сдуло из комнаты.
— Ты отрицаешь, что говорил подобные вещи? — прорычал настоятель.
— Я не помню, что говорил это, господин настоятель, — ответил послушник, глядя Аркосу в глаза. — Я мог бредить.
— Ну ладно, допустим, ты бредил. А сейчас ты можешь повторить это?
— Что паломник был Блаженный? О нет, мой господин!
— Тогда подтверди обратное.
— Я не думаю, что паломник был Блаженным.
— Ну почему не сказать просто — «он не был»?
— О, я никогда не видел Блаженного Лейбовица и я не могу…
— Хватит! — приказал настоятель. — Это уж слишком! Я не желаю видеть и слышать тебя как можно дольше! Вон отсюда! И вот еще что. Не надейся стать монахом в нынешнем году вместе с другими послушниками. Разрешения не будет.
Френсису показалось, что его ударили здоровенным бревном под дых.
В монастыре отныне запрещалось вести какие-либо разговоры о паломнике. Конечно, на реликвии и радиационное убежище запрет распространяться не мог, он касался одного лишь Френсиса, которому не разрешалось вступать в беседы и на эту тему, и вообще предписывалось поменьше размышлять о столь опасных материях. И все же послушник волей-неволей узнавал о том, что происходит в монастыре. В одной из мастерских монахи трудились над обнаруженными документами — и теми, из ящика, и другими, найденными в древнем письменном столе. А потом настоятель приказал убежище закрыть.
Закрыть?! Брат Френсис не верил своим ушам. Ведь убежище осталось практически нетронутым. После него никто толком и не пытался проникнуть в тайну подземелья — лишь взломали стол, который он не сумел открыть, и все. Как так — закрыть? И даже не поинтересоваться, что там, за внутренней дверью, именуемой «Люк № 2»? Не попасть в «Герметичную среду»? Не разобрать камни, не захоронить кости? Закрыть! Расследование по непонятной причине было прекращено.
Тут по монастырю пополз некий слух.
«У Эмили был золотой зуб. У Эмили золотой зуб. Золотой зуб…» И это было сущей правдой. Часто бывает, что какой-то мелкий факт чудом остается в истории, хотя бесследно стираются из памяти события куда более важные. Никто не удосужится их записать, и они забываются. А потом монах-летописец напишет: «Ни „Меморабилия“, ни археологические раскопки не содержат сведений о том, кто правил в Белом дворце в середине и конце шестидесятых годов двадцатого столетия, хоть брат Баркус и предполагает, ссылаясь на некоторые свидетельства, что звали сего властелина…»