Ох, уж эти излияния доблестной матери, готовой доказать иностранной патронессе, что ее дочь не лыком шита!
Между тем Тельма разглядывала, даже с некоторым восхищением, наш почтовый календарь. В тот год, помню, на нем была изображена девочка со светлыми косичками, сидящая на белом пони. Мадам были смешны двусмысленные нравоучения моей матери. Она пришла за мной, потому что теперь я была нужна ей. Я была удобным подспорьем, позволявшим ей жить по своему усмотрению.
Мама повернулась в ее сторону.
— Уж не знаю, разумно ли будет разрешить ей вернуться к вам, мадам Роланд! Молодая девушка в семнадцать лет…
Джесс, должно быть, облегчил задачу жене. Тельма достала из кармана две банкноты по десять тысяч франков, сложенных вчетверо, и положила их на клеенку у сахарницы. С банкнот смотрело тонкое лицо Бонапарта; его серьезный взгляд был прямо устремлен на маму.
— Что это? — прошептала она испуганно.
— Мой муж сказать мне, что это Луизе за хорошую работу на уик-энде!
Бедная мать замерла с открытым ртом. Не знаю, что для вас представляют двадцать тысяч франков, у нас они всегда считались внушительной суммой. У некоторых две бумажки по десять тысяч франков проскальзывают сквозь пальцы. Окажись у нас такие нежданные деньги, мама способна на чудеса. Ну вот, например. Когда у нее набирается нужное количество премиальных купонов, она отправляется к бакалейщику и на пятьсот франков набирает такого, что и представить трудно!
— Если моя дочь согласна вернуться, я тоже не имею ничего против, мадам. Мы предпочитаем по-простому.
10
Она была без машины, и мы вернулись на «остров» пешком. К моему великому удивлению, они с мужем навели порядок, и мне оставалось только перемыть посуду и отскоблить пол. Воздух в гостиной пропитался запахами пьянки — холодным сигарным дымом, пролитым шампанским и, уж как водится, рвотой… Тельма в этот день воздерживалась от возлияний и сосредоточенно мне помогала, попыхивая «Кэмелом» и вытирая посуду.
В какой-то момент, должно быть, после полудня она спросила:
— Почему вы ушла?
Я в упор посмотрела ей в глаза.
— Потому что видела вас в машине с этим седым мужчиной. Мне стало противно!
— Что это значит — «противно»?
— Ну это… Меня затошнило… Это так стыдно!
— Да?
— Да. Особенно в присутствии мужа…
Она нахмурилась.
— Джесс видел?
— Да!
Ее, казалось, это ничуть не смутило. Я не понимала, как он мог даже не сказать ей об этом. Что за люди!
И как верх бесстыдства — она улыбалась сквозь сигаретный дым. Мне был виден ее профиль, уголок улыбки и левый глаз.
— Он, должно быть, ужасно расстроен, не так ли?