«Ничего и никогда», – сами сказали мои губы. Я подскочил со скамейки и пошел за ней. Я мог не успеть, и тогда всегда будет «ничего» и «никогда».
Она выпала из света в тень, белые молекулы тополиного пуха над ней внезапно погасли. Все!
– Лизка! – заорал я. – Лиза! Постой!
Я помчался под бешеный топот собственного сердца. И вдруг остановился, будто споткнулся. Я понял – все зря. Я ее звал, а она даже не оглянулась. Я не успел. Все.
Дружище…
Я знаю Сережу лучше, чем себя. И я знаю, ему сейчас худо. Ему не повезло. И мне не повезло. Смешно! Я про себя рассмеялась. Смешно говорить «не повезло», когда жизнь летит ко всем чертям. И смешно сознавать, что ничего не случилось, если бы мы не встретили девушку с безмятежной улыбкой, безжалостной, как тупой нож. Ее не ведающая ничего улыбка без раздумий разделила нас, а потом распилила надвое тупым безучастным ножом.
Мой муж – несчастный и любимый дурак. Сидит в кабинете и пялится на кучу небесного мусора под названием облака. На жидкокристаллическом мониторе облака кажутся седыми, и они красят сединой виски моего мужа. Седые облака поделили картину на планы, и на заднем плане оказался мой муж. Он не сказал ни слова, но я все поняла. Надежды рухнули и убили его лицо. Так бывает, когда режут тупым ножом. Сергей вернулся рано; он не повесил пиджак как обычно, и тот упал вместо него. Пиджак был холодным, когда я его подняла. Я прижала его к себе, чтобы согреть, а муж прошел в свой кабинет, еще раз перерезав меня тупым ножом.
Я сижу в темной, зашторенной комнате и грею пиджак своим теплом. У меня болит сердце. Я не знаю, как помочь любимому и несчастному дураку. Как согреть своим теплом, чтобы вылечить раны, нанесенные тупым и безжалостным режущим предметом. Я глажу пиджак, мокрый от моих слез, но ему от этого не легче. Ни к чему будоражить его слезами. Ему хуже, чем мне. Его надежда умерла сегодня, а моей больше сорока дней. Мне легче, ему тяжелее. Раны от тупого ножа болят сильнее, если они свежие. Моей боли больше сорока дней, она плачет хроническим гноем и не заживает, как свищ. К свищу привыкают и ходят с ним на работу, едят, пьют, спят, живут. Я живу…
Я прижала пиджак к своему лицу, он пах мужем и мной. И никем больше. Мой муж открытый и честный, он не прячет лицо. Не умеет. Он не прятал бы чужой запах. Не научился. Я была у него первой. Но я все равно несчастна. Меня разлюбили, не изменив. Меня забыли, не обманув. Мне не солгали ни разу, но я плачу, потому что меня уже нет. И никогда не будет, даже если потом все будет хорошо. Но это не важно. Много людей проходят через такое. Я не первая и не последняя. Нет! Мы не первые и не последние! Все получится. Все будет хорошо. Надо только…