Щелкнул замок, мое сердце рухнуло и забилось внутри живота. И я внезапно оглохла. Замок открывали и открывали; я, замерев, смотрела, как тихо-тихо, совсем беззвучно дергается живая дверная ручка.
– Девочка, что тебе? – спросила старая женщина с белым-белым лицом барбулье[8], будто запудренным мукой.
Ее истощенные впалые щеки были затянуты сетью мелких морщин, как дедероновым чулком. И странные глаза. Наружный угол века скорбно опущен вниз. Ниже обычного. Так низко, что и быть не может.
– Что тебе? – раздраженно повторила она. – Я спрашиваю, никто не отвечает. Ты к кому?
– К Ромашовым. – Я не услышала свой голос.
– Зачем?
– Я Ромашова, – беззвучно сказала я.
Она отступила назад, будто упала. И ее лицо выпало из тусклого квадрата света, льющегося из окна в подъезде. Она смотрела на меня целую вечность, стоя по одну сторону порога, я по другую.
– Лиза? – прошептала она. Или сказала громко. Я не слышала, просто прочла по губам.
Она нерешительно посторонилась; я, не думая ни о чем, шагнула в темную прихожую. Меня оглушил запах лекарств и болезней. Глухой застарелый запах, въевшийся в старую темную мебель. Мы опять стояли и молчали в прихожей. Только нас было трое. Я, она и ее странные глаза, прикрытые набрякшими веками с одним углом ниже, чем обычно.
– Вера! – продребезжал старческий голос. – Где ты? Мне утку надо!
Мы обе вздрогнули как от взрыва.
– На кухню проходи. – Вера кивнула на приоткрытую дверь. – Я сейчас.
Я огляделась. В раковине стопка грязных тарелок, в рассохшемся шкафчике без дверец посуда, книги и среди них зачем-то старая мужская шляпа. На столе изрезанная ножом клеенка, недопитый стакан чая, раскрытая книга и очки на ней. Под толстыми стеклами очков горбятся жирные, черные буквы. В стакане чая двоится ложка с эмалевой зелено-голубой змейкой на ручке. Блеснуло белое пятно, я оглянулась. На кухонном шкафчике высился странный белоснежный купол. И я вдруг вспомнила.
– Что это? – спросила я.
– Колпак для сыра.
Я представила сыр в колпаке, вышло потешно, и я рассмеялась. Сыр подмигнул мне всеми своими дырками и раскланялся, бубенчики на его колпаке забренчали. Я тогда решила опробовать колпак на себе. Надела на голову, расставила руки в стороны и пошла, балансируя по половой доске как по проволоке.
– Что ты делаешь? – спросил за спиной бабушкин голос. От неожиданности я вздрогнула, и каолиновый колпак разбился. Вдребезги.
– Убери, – равнодушно сказала бабушка и вышла из кухни.
Я очнулась, услышав звук льющейся воды, и оглянулась. Моя родная бабушка плотно прикрыла дверь кухни.