Песен мама знает много. До сих пор помнит Алёна смешные весёлые потешки, которые пела мама про козу-дерезу, про сороку-воровку, про белого зайца, который бегал в лес драть лыко. Но теперь Алёна подросла, и нравятся ей другие песни. А больше всего одна — про девицу-красавицу, что живёт в золотом тереме и гуляет в зелёном саду. Пришёл молодец и стал загадывать девице загадки.
— Что краше свету, чаще лесу, что без крыльев, без умолку, без ответу, без горя? — поёт Алёна и сама отвечает тоненьким голоском — песней мудрой девицы: — Краше свету — красно солнце… Чаще лесу — часты звёзды… Что без крыльев — белы снеги… Без умолку — течёт речка… Без ответу — скот рогатый… Что без горя — горюч камень…
Однажды ушла мама из дому. А Алёна взобралась на лавку, села за прялку на донце, как мама садится, ноги с лавки свесила. Всё хорошо, только до кудели ей не дотянуться. Ножка у прялки высокая, а Алёна — маленькая. Воротилась мама, увидела и говорит:
— Ах ты, пряха моя ненаглядная! Надобно тебе прялку купить, раз охота есть!
Вскоре пошли они с мамой на торг присмотреть Алёне прялку. Пришли в деревянный ряд, у Алёны глаза разбежались. Сколько прялок! И на каждой картинки писаны. И цветы, как на маминой, и птицы, и кони, и диковинные звери. Долго выбирала Алёна и выбрала самую красивую, на которой меж цветков-лепестков скачут друг, за дружкой три коня — гривы по ветру. А главное, прялка маленькая, как раз для Алёны.
Мама хотела ещё кой-чего на торгу купить, а Алёна её домой тянет. Не терпится ей за прялку сесть. Наконец воротились домой. Мама приладила кудель.
— Ну садись, доченька!
Села Алёна. Хорошо. Вот она, кудель, — близко. Не надо руки высоко тянуть. Отщипывай понемногу и сучи нить. Только почему-то, когда смотрела Алёна на маму, всё по-другому было. И пряжа шла, и веретено бегало. А когда сама за прялку села, всё не так. Нить не идёт, веретено ни с места. Алёна в слёзы:
— Негожую прялку купили! Пойдём другую купим!
А мама посмеивается:
— Это не прялка виновата. Это пряха — неумеха.
В это время пришла бабка Сыроеда, принесла маме настой из трав от кашля.
Если кто заболеет, всегда зовут бабку Сыроеду. Сыроеда, если её, конечно, попросят как следует, не отказывает. Придёт в дом к больному и сразу — к печке. Брызнет водой из ковшика на уголёк, что-то пошепчет. А потом и лечить начнёт. Если больной животом мается, Сыроеда подойдёт к забору, где на кольях сушатся вымытые хозяйкой горшки, возьмёт горшок, в котором кашу варят, — он поменьше, чем тот, в котором щи, — сунет его пустым в печь и опять пошепчет. А когда нагреется горшок, приставит его к животу болящего. От тепла весь живот внутрь горшка и втянет, и боль уймётся. Знает Сыроеда и всякие травы — какая раны заживляет, какая от головной боли, какая от жару. Как только сойдёт снег, Сыроеда по целым дням в лесу пропадает. Сборы у бабки Сыроеды недолги. Захватит с собой ломоть хлеба, сольцой притрусит и пошла. «Лес, — говорит, — накормит!» И правда. Где грибок сорвёт, где стебелёк с листком отщипнёт, где корешок выкопает. Пожуёт, попьёт водицы из лесного ручья, ягодами закусит — вот и сыта. Потому и зовут её Сыроедой.